Где растут крылья

ся, ждет чего-то неизбежного. Из окна своей спальни Габриэль наблюдал за тусклым силуэтом горизонта. Вдалеке вс

как будто взгляд на дым мог дать ему ответы. Но их не было. Тольк

шептал он себе, его голос ед

л тени, ее способ закрывать двери был быстрее, более решительным. Она мало спала. Она меньше говорила. Ее материнская улыб

долго избегал зрительного контакта. А больше всего Габриэля беспокоило то, что Изабелита

ал во сне, как будто его душа знала то

осстановить связь с какой-то частью себя, которая не была испорчена страхом. Он вспомнил свои старые комиксы, те, которые Амелия прятала от него,

едвигая вещи. Подвал пах сыростью и старым деревом,

а он и у

я скорее декоративным, чем функциональным. Он не был спрятан, но его присутствие казалос

ой пары плоскогубцев и вставил их в замок. Он едва приложил силу, когда услышал резкий «треск». Зву

а нем не было ни имени, ни даты, только этикетка, приклеенная старо

ткрыв

смеялся. «Слишком поздно», -

аракули. Картины черной ручкой, тревож

похожи на кричащие глаза. Дверь, открытый рот, глотающий огонь. С

о шрамом на лбу, высокий мужчина в темной шляпе и скрытыми глаза

Внизу одного, почти скрытого среди рисунков, он п

е тем, кем

одел на несколько градусов. И хуже всего было то, что это не удивило его. Он чувствовал это годами. С самого детства он

этот раз тряпичная кукла, висящая на вер

внезапно стало темнее, или, может быть

Оттуда он слушал дом, как будто это был другой дом. Голос Амелии на кухне, тихий и приглушенный, как песня, повторяемая, чтобы не думать. Плач Томаса, ко

ил фонарик своего мобильного теле

ово казалось свидетельством.

о написано красным маркером. Сло

что это и

е обнимает

уничто

го руках. Он закрыл

л. Не из-

а яр

едованными анекдотами: это были руины, погребенные под слоями тишины. И он только

то было живое предупреждение. И