По ту сторону неба

При посадке самолёта закладывало уши, и звуки казались отголосками потустороннего мира. Неведомая сила вдавливала мой затылок в мягкую спинку кресла. Пристегнувшись, мы ждали завершения посадки. Наконец "Боинг", зашипев колёсами, замер. Я надел чёрную бандану с любимой группой "Deep Purple" и горел нетерпением ступить на американский асфальт.

Стюардесса, поблагодарив за выбор "Аэрофлота", пригласила к выходу. После многочасового перелета выбравшись из "консервной банки", в которой я едва не сошёл с ума, быстро спустился по трапу. От большого количества яркого света слипались и слезились глаза. Жаль, что не взял в дорогу солнцезащитные очки. Пропустив шумный поток людей, я дождался двух студенток из моей группы: Светлану и Надежду. Неужели я в Америке, в стране Голливуда, Уолта Диснея и крутых чёрных парней, которые, пританцовывая, читают реп на улицах? Я представлял, что отсюда, от чистого серого полотна международного аэропорта увижу Статую Свободы, Манхеттен, Эмпайр-стейт-билдинг. Нет, лишь белые здания терминалов окружали выставку светящихся на солнце Боингов. Пока я не сознавал, что стою на земле, именуемой свободной, где общество за тебя не решает, кем быть и о чём думать.

– Который час? – спросил я первое пришедшее на ум.

– Без десяти одиннадцать, – устало ответила Светлана. – Разница в одиннадцать часов.

– Хм, – задумался я. – Родителям позвонить надо.

– Идём! – заторопилась Надежда.

Покинув Шереметьево днём, мы приземлились в Нью-Йорке в аэропорту Кеннеди поздним утром. Ночь будто растворилась в синем стекле неба, а медный круг солнца, щедро даривший влажное тепло, поглотил её целиком. Я ничего не делал в самолёте, кроме того, что читал Джона Стейнбека и постоянно что-то ел, но всё же сильно устал. Тяжесть в мышцах и муть в глазах не исчезли, даже когда мы получили багаж. Первая неожиданность не заставила долго ждать. Я и Надя честно указали, что имеем продукты питания в багаже и тут же вынуждены были их предъявить санитарному инспектору, который настоятельно предложил от них добровольно избавиться и выбросить в утиль. Пришлось подчиниться – таков порядок страны хозяев. Первым делом отправились перекусить в закусочной аэропорта. Сколько людей разных национальностей сновало из терминала в терминал: одни только прилетели, другие собирались покинуть Нью-Йорк. Прощаясь со страной звёзд и талантливых актёров, они запасались сувенирами из дорогого отдела фарфора. "I Love Freedom and NY " (Я люблю свободу и Нью-Йорк) – фигурная надпись через Статую Свободы синела на посуде.

Зачарованные путники побрели вдоль стены, где на толстых сумках и чемоданах скучали люди, которым не хватило места в зале ожидания. Различался славянский тип внешности, западный и азиатский. Араб в белой чалме, облокотившись на стену, молча читал миниатюрную книгу. Казалось, он вызовет джина из иероглифов, но бородатый соратник отвлёк его, потому что нужный самолёт вот-вот приземлится. Здесь я увидел и тех, кого депортировали... Небритые, удрученные, худые люди: кто закутался в плед, когда-то добытый в самолёте или взятый в доме, другие ели на выпрошенные деньги сникерс из автомата, кто-то играл на гитаре и пел. Полицейский – серьёзный человек в шляпе с кокардой, серебристым номерным знаком на груди и кобурой, следил за порядком.

– Почему они здесь? – спросил я, переложив спортивную сумку в другую руку.

– Подойди и спроси, – раздражённо ответила Надежда. – Долго будем здесь стоять?

– Нет, – ответила Светлана. – Офис работает до восьми. Не успеем вовремя позвонить из Вашингтона – проведём ночь на газоне.

На выходе у здания стояло несколько телефонов-автоматов. Купив карточку, мы встретили человека, у нас принято говорить – "кавказской национальности". На родном ломаном языке он посоветовал поскорее выбираться из аэропорта:

– Отсюда вам только маме сказать "привет", и связь прервётся. До Манхэттена двадцать минут, оттуда позвоните и доберётесь, куда угодно, к тому же дешевле... Всего двадцать долларов с каждого.

– Ладно, – подумав, решили мы. – Едем.

– Сейчас, группа соберётся.

Как-то незаметно к нам подошёл невысокий пожилой человек в кепке, на которой красными фигурными буквами выделялся символ бейсбольной команды Red Skins (Краснокожие). Лицо живое и полноватое, по-детски весёлые глаза горели желанием помочь. Губы, готовые растянуться в улыбке, замерли. Вглядываясь в наши лица, он молчал, и американец в серой куртке, проигнорировав недовольный взгляд конкурента, заговорил:

– Меня зовут Эл. Куда вам? – выписав пальцами причудливый финт, указал на меня. – Клёвая бандана, чувак!

– Спасибо. Классная куртка, приятель! – ответил я, проделав похожий жест. Мой голос звучал чуждо и нерешительно, но нравился мне, потому что сдавать новую лексику учителю одно, а говорить с настоящим американцем нечто другое.

– Неплохо выглядите, девочки!

– Ага, – кивнула Светлана. – Позвонить надо работодателю и на остановку попасть. Она говорила по-английски легко и почти не думала над ответом.

– Тридцать долларов со всех.

– А где тот? – Я огляделся. Человека, предлагавшего ранее услугу, и след простыл.

– Говорили нам, что такие обманут тебя так, как не сделает американец, – вспомнила Надежда.

Неужели в сознании американцев не существовало и мысли, что, не обманув, не заработаешь? Добросовестный труд – основа жизни?

– Ну, что дальше? – я оглядел своих усталым взглядом.

Американец подумал, что я обращаюсь к нему и молча дал свой сотовый телефон. Светлана набрала длинный номер офиса. Оператор по имени Дженифер позвала главного менеджера Криса Гранадоса – нашего работодателя.

– Привет, парень, как житуха? – Светлана знала сленг. Она много читала про культуру и речь американцев.

Я следил за её выражением лица. Она улавливала каждое слово и чётко подбирала умный ответ.

– Порядок, – наконец объявила Светлана вдохновенно. – По адресу, что на контракте, нас будут ждать.

– Дела о-кей? – кивком уточнил Эл, затем сказал, что подвезёт нас на остановку "Грей Хаунд", откуда за сорок долларов ходит автобус до Вашингтона.

– Успеем? – тихо спросил я.

– Откуда знаю? – всплеснула руками Светлана.

Спросить Надежду я не решился: человек, проведший бессонную ночь, становился раздражённым и сердитым.

– Вы, ребята, студенты? – спросил американец. – Я знаю множество интересных мест Нью-Йорка. Показать?

– У нас нет времени, – ответила Светлана.

У выхода стояли люди. Работодатели держали таблички, на которых написаны их имена. Выходя, мы невольно обратили на них внимание в надежде найти своего работодателя, хотя и знали, что до офиса больше пяти часов. Раздосадованно вздохнув, я спросил американца, сколько возьмёт до Вашингтона.

– У-у, – протянул он. – Не советую, парень.

Мы пошли на стоянку для таксистов, под крышу парковочного магазина с товарами первой необходимости и заправочными колонками.

– Погодите, – сказал Эл. – Отлучусь в магазин.

Каждый молчал, думая об отдыхе. Взяв четыре куска пиццы салями, каждый упакованный в коробку, американец угостил нас. Пиццу американцы готовили вкусно. Светлана купила телефонную карточку, по которой Эл помог ей позвонить в Россию – успокоить родителей. Завернув на стоянку, я, как ни пытался, не нашёл ни одной привычной взгляду машины. Кругом шикарные незнакомые марки автомобилей.

– Приятель, – обратился я. – Русские машины когда-нибудь видел?

– На Брайтон Бич есть одна – "Волга" старой модели. У меня есть фотографии, но, к сожалению, дома. Так вы – русские? – осклабился он, складывая вещи в багажник чёрного "Нисана". Негромко рассмеявшись, пояснил:

– Вы греетесь водкой, а потом не можете пошевелить ногами и руками!

– Не совсем, – ответил я.

– Из какой части России?

– Сибири.

– Брр, – потряс он головой. – Холодно, градусов сто по Фаренгейту и горы снега, с которых вы катаетесь на санках. А в свободное время охотитесь на белых медведей. Иногда они задирают кого-нибудь, придя в город.

Девушки, переглянувшись, улыбнулись. Закивали. Пусть думает, что хочет, не будешь же каждому объяснять, что белых медведей мы видели только по телевизору и пару раз в цирке. Прижав матерчатый рюкзак с документами к груди, я расположился на заднем сиденье с Надеждой. Светлана, скомандовав: "Быстро сложились", села впереди. Деньги я хранил в платке, который крепился кнопками к внутренней стороне джинсов. Так решила мама, потому что в кошельке, по её мнению, я деньги потеряю. Где хранили деньги мои спутницы? Я смутно догадывался, но спросить не решался.

– Тронулись! – провозгласил американец, блеснув белыми, как жемчуг зубами.

Выехали на магистраль, и не прошло и десяти минут, как попали в пробку.

– Сколько ехать до остановки? – спросил я

– Около двадцати минут, но доберёмся через сорок-пятьдесят, не меньше. Не удивляйтесь. Вы не видели центра – пробка круглосуточно. Порой, бросив машину, достают велосипед.

Окраину занимали многочисленные здания серых фабрик, заводов, доков, работающих кранов и больших ангаров. Над каменными трубами, похожими на разрезанные бочки необъятных размеров, пульсировал воздух. В серо-голубом небе этой части города я не видел птиц. Проезжали мы и над рекой Гудзон, встретившей нас золотом маслянистых пятен.

– Мечтателей не слушайте, – вдруг серьёзно сказал Эл. – Они с виду бедные и слабые. На самом деле богаче большей части людей. Никому не давайте ни доллара. Хотят не работать и жить хорошо. А у каждого свой дом и машина лучше моей раза в два.

– Много их, бомжей? – догадавшись о ком шла речь, уточнила Светлана.

– Достаточно, и в основном чёрные. По закоулкам не ходите, обязательно попросят доллар. Ответишь – нет, попросят пять. Они здоровенные... попробуй не дай!

– Почему "Мечтатель"? – недоумённо поинтересовался я.

И, покачав головой, Эл сказал, что сами поймём.

– Нигеры хорошие ребята, – улыбнулся я, продемонстрировав, как они читают реп: поднеся одну руку с воображаемым микрофоном ко рту, а другой, махая в такт несуществующего ритма.

– Как раз тем они и прикрываются. Вот что, – основательно предупредил он. – Не называй чёрного нигером. Откуда про них слышал?

– Фильмы про чёрные кварталы видел, и музыкальные клипы слышал...

– Немного другое. Там нигером быть модно и круто. Они, чёрт возьми, не имеют образования. После школы работают охранниками, комплектовщиками товара, продают наркоту, курят травку, догоняются пивом и потом не соображают ничего.

Медленно спускаясь с моста, чёрный "Ниссан" возглавлял шествие трёх жёлтых такси, водители которых, казались на одно лицо; чернокожие ребята в белых перчатках и тёмно-серых костюмах. Мы тянулись за двумя огромными синими мусоровозами; металлические лбы их были увенчаны железными клешнями. Пока неторопливо двигался чёрный "Ниссан", я глядел на сеть дорог и мостов по обе стороны трассы. Складывалось впечатление, что Нью-Йорк – город-паутина. Наконец, движение на улице Нью-Йорка возобновилось. Не то чтобы мусоровоз свернул, а само собой.

– Мы увидим Статую Свободы? – спросил я. Ездить по Нью-Йорку и не увидеть основную достопримечательность?

– Какая тебе статуя? – бросила Светлана.

– Мы не знаем расписание автобуса. Эл, как можно узнать расписание на Вашингтон?

– Нет проблем, – сказал он, набрав номер справочной. Узнав нужный телефон, через пять минут сказал, почём билет и во сколько отправляется автобус.

– Боюсь, мы пропустим второй, а вот третий отходит через полтора часа.

– Мы опоздаем, – покачал я головой.

– Чего заладил? – возмутилась Надежда.

– Доставайте фотоаппараты! – махнув рукой, отвлёк наше внимание от грустных мыслей добровольный гид.

Мы незаметно въехали в город. Двигались между тёмно-коричневых, серо-чёрных высотных зданий – небоскрёбов. Ряды окон в них казались маленькими мутными зеркалами. Из-за огромных строений улицы смотрелись узкими, затенялись не только высокими домами, но и деревьями. В сетях золотистого света бродили нескончаемые толпы прохожих. Я подумал, что они похожи на людей, пытающихся спрятаться под невидимым навесом то ли от палящего солнца, то ли от холодного дождя.

– Ребята, свернём, – сказал Эл, плавно крутанув руль направо. – Пробка на горизонте.

По обе стороны дороги мелькали низкие деревья и магазины одежды, фастфуды (забегаловка быстрого питания), банки, риэлтерские конторы. Высотные здания остались позади. Затем чёрный "Ниссан" ускорился, спускаясь в дебри кустарника. Утонув в огнях тёмного туннеля, я чувствовал себя крупицей, зажатой в каменные тиски. Бледно-оранжевый свет лампочек окрашивал стены блеклыми красками жёлтого и красного. Казалось, туннель продлится вечно.

– Под Гудзоном, – проговорил Эл. – Держитесь, сейчас затопит... – Он, конечно, пошутил, но стало почему-то действительно жутковато.

Комок белого света в конце означал спасение. Мы выехали, поравнявшись с двухпалубным автобусом, разрисованным рекламой шоколада и мороженого с джемом. В окна устало глядели люди.

– Второй... – Показал Эл на обшарпанный номер с левого бока.

Трудно сказать, о чём они думали, но мысли о длительной поездке навевали тоску.

– Может, остановим? – предложил я.

– Сколько мест, столько и пассажиров. До остановки где-то миля.

Подъехав к стоянке, Эл удрученно протянул:

– Ме-еста нет.

Свернув на обочину, выжидающе смотрел в зеркало, оговоренную сумму. Расплатившись, мы вышли. Он достал из багажника вещи. Задумавшись, пощупал нагрудные карманы, в подарок отдал карту города. Чудные парни, американцы – добрые и приветливые. У меня не оказалось нужного подарка, поэтому я шутливо предложил ему одну из девушек. Ту, что ниже ростом и с пышной грудью – Светлану.

– Да? – приятно удивился он. По его странно изменившемуся лицу, я понял, что американец не понял русских шуток.

– Пошутил, – забрасывая рюкзак за спину, улыбнулся я.

Светлана и Надежда поглядели на меня с укоризной.

В двух словах Эл объяснил, куда идти.

– Метров двести-триста – и вы на месте, – добавил он.

Некоторое время, пока мы ждали зелёный свет светофора, он разговаривал по телефону, а затем, проводив нас взглядом, быстро уехал.

Не успел я подумать, что хороший парень попался нам на пути, как из тёмного закоулка, где стояли мусорные бочки, выскочил низкорослый мужчина в костюме "Человека-паука". Бросив конец верёвки другому – "Зелёному Гоблину", начал тянуть её на свою сторону. "Зелёный Гоблин" проиграл. Упав на асфальт, рассыпал двадцатипятицентовые монеты. Человек-паук, забрав верёвку, продемонстрировал победный смех. Люди, белые и чёрные, отрешённые, ушедшие в мысли, обходили злого героя фильма. Ни один не удостоил их хотя бы беглого взгляда. "Настолько приелись им разные шоумены", – подумал я.

– Помоги... – попросил он меня. – Победить "Человека-паука". Победишь – получишь пять долларов.

"Человек-паук" предложил конец верёвки. Я кивнул, оглядевшись. Издалека нас снимали на камеру, наверняка для одного из множества американских каналов.

– Подождите, – сказал я Светлане и Надежде.

– Нет времени.

– Извините, – я развёл руками.

У фешенебельного магазина шляп с деревянным крыльцом гулял "Чарли Чаплин". Запрыгнув на фонарный столб, он держался одной рукой, а другой сорвал чёрную шляпу с длинным пером. Каждому, кто возвращал головной убор, "Чарли" дарил один доллар. Чуть дальше, облокотившись на кирпичную стену, сидел на низкой табуретке "мечтатель". Действительно, вид у него мечтающий: бородатый подбородок приподнят, а взор устремлён вдаль. Казалось, он видел другой мир, где не существовало бедных и богатых. Супермен, крепкий и стройный парень, раздавая красно-синие визитки, сторожил автоматические двери. Получив визитку и его белозубую улыбку, я подумал, что у всех американцев белые зубы. Рядом на длинной ножке стоял указатель – "серая лохматая собака".

– Pay point of Grey Hound, – быстро прочёл я на хвосте собаки.

– Нам сюда, – сказала Светлана.

Полицейские окинули нас добродушным взглядом, один, темнокожий молодой азиат, предложил:

– Помочь, леди?

– Нет, спасибо.

Надежда, спустив чемодан на колёсиках по лестнице, поинтересовалась, где уборная.

– За угол, затем вниз по лестнице.

– Сначала встанем в очередь, – сказала Светлана. – Витя, присмотрит за вещами. Витя...

Я рассматривал необычные граффити и читал надписи.

– Да... – Отозвался я.

У квадратной колонны лежал футляр от гитары и спортивная сумка. Белобрысый парень в потёртой кожаной куртке играл на гитаре и негромко пел. Прислушавшись, не нашёл ничего подобного в памяти. Реперов я не видел.

По указателям мы легко нашли кассу. Тучная негритянка, с пухлыми губами, в белой блузке, принимала очередь. Изучив расписание на стенде, я отчаялся:

– Мы явно не успеем до восьми.

Светлана неопределённо кивнула. Оставив два чемодана на моё попечение, девушки отлучились. По мере продвижения очереди, я двигал вещи. Изучая западную внешность, отметил, что славянская интересней и выразительней. Быть может, американец рассудил бы по-иному. Конечно, быстрый и трудный ритм многомиллионного города оставлял отпечаток на их, по-своему, задумчивых лицах и сверкающих глазах. Но всё равно не настолько чётко... Что говорить о женщинах? Превосходство в красоте принадлежало славянкам.

Помощник кассирши взвешивал багаж каждого пассажира. По мере того, сколько веса они несли, складывалась и цена. Девушки вернулись. Оставив стодолларовую купюру Светлане, я отправился в уборную, где другая негритянка в униформе мыла пол. Отжав швабру в замысловатом устройстве ведра на колёсиках, обратила на меня внимание. Коротко поздоровавшись, я получил, как всегда, белозубую улыбку и кивок. Вместо привычных русских матов на стенах уборной, я прочитал политические лозунги: "The Policy of Bush is shit" (Политика Буша дерьмо), "Look for terrorists under your very nose" (Поищи террористов у себя под носом), "Stupid war in Iraq" (Глупая война в Ираке). Последняя надпись оказалась скорее шуткой, чем лозунгом. Я перевёл и негромко рассмеялся. "У чёрного не бывает двух вещей: работы и синяков".

– Каждый, кто заходит, сначала читает их, – уборщица выпрямилась, расправив плечи. – Вы случайно не русский?

– Да. Как вы узнали?

– У вас, ребята, необычные лица. Окажи услугу, парень, прочитай, что в углу написано. Здесь... Мне, кажется, они – русские.

"Черномазый в Америке, что у нас – выходцы с предгорьев Кавказа", "Сосите америкосы!" Первую надпись я несколько изменил:

– Национальностей в Америке, что блох на спине уличной собаки.

– Интересно, – одобрительно кивнула она, приготовившись напряжённо слушать объяснение следующей фразы.

Сказано ясно и коротко, поэтому я не стал перефразировать. Негритянка несдержанно рассмеялась, уперев ладонь в стену.

Мою сдачу держала Надежда, а Светлана изучала большую цветную карту Элла.

– Неудивительно, что мы не видели Статую Свободы.

– Подумаешь, – ответила Надежда. – Родина-Мать выше! Держи...

– Спасибо. – Я поглядел на билет и спрятал сдачу в платок...

Выстраивалась другая очередь – на выход с другой стороны. Красно-коричневый автобус плавно подрулил под посадочный навес платформы. Рабочие заправили его, проверили давление в шинах. Система обслуживания работала как часы. Не то, что у нас, подметил я. Уборщик, темнокожий человек с метёлкой и ведром, торопливо зашёл внутрь, лихо поздоровался с водителем, обхватив его шею одной рукой. Наверняка, они знакомы давно. Смуглый усатый мексиканец в ковбойской шляпе отдыхал, выдувая из открытого окна сигаретный дым. Контролёр проверял билеты, а его помощник, здоровый негр, наклеивал их номера на вещи пассажиров. Вскоре наши вещи угодили в багажное отделение автобуса. Рассевшись по местам, мы некоторое время ждали. Наконец, двигатель заработал. Я устроился за Светланой и Надеждой, которые, опустив сиденья, молчали, пытаясь уснуть. Пытался заснуть и я, но тщетно; руки мёрзли, тело морозило от усталости и злости на самого себя – зря не надел кофту на безрукавку. Представив долгий переезд, я отчаялся. Проклиная Америку, автобус и окружающих, опустил сиденье нажатием кнопки... Скрестив на груди покрытые мурашками руки, закрыл глаза. Почему никто не предупредил о том, что может похолодать, и я замёрзну? Ни одна, ни другая девушка даже не подумали обо мне. Мама ведь всегда предупреждала, когда холодно... То мама! Во время поездки я с завистью наблюдал за проходившими в биотуалет грузными чернокожими. Ни у одного я не видел даже футболки с длинным рукавом. Только свитера и куртки.

– Как мне, сибиряку, могло быть холодно в Нью-Йорке? – подумал я сердито. – Чего это раскис? Да если негра бросить к нам в Сибирь, он замерзнет, увидев лишь сугробы!..

Под большими шинами автобуса дорога гнусаво звучала, мотор тяжело рокотал.

Прогулявшись в биотуалет, я увидел ёмкость с жидким мылом, но раковины нет. Прочитав одну единственную надпись: "Kill 999999 Well-known germs" (Убивает 999999 известных микробов), удивился. Душистая жидкость быстро высохла на руках, я не успел её растереть.

Вернувшись на место, стал разминать руки и плечи. Едва расслабился. Как уснул, не помню. Открыв глаза, увидел тусклый свет лампочек салона. За окнами было темно и мелькали белые огни фонарных столбов. В их ярком свете я улавливал огромных трясущих крыльями мотылей. Серп луны забрался высоко и казался одиноким путником, заблудившимся в темноте беззвёздного неба. Светлана не спала и тоскливо поглядывала на спящую Надежду.

– Тебе не холодно? – повернулась она.

– Нет, – задрав подбородок, бодро ответил я. – Сколько осталось?

– Меньше часа.