Ангелы бездны

Глава 2

Более я никогда не видел своих приятелей живыми.

Через три дня Гийома выловили из реки, а Филиппа вынули из петли – он повесился на ветвях того самого дуба, с которого когда-то целую вечность секунд и мгновений назад до встречи со своим ослепительным убийцей еще юным и беззаботным мальчишкой прыгал в седло. Я же - смертельно раненый, но каким-то чудом выживший, бледный, как смерть и равнодушный ко всему, как прошлогодняя солома – возвратился назад в Монс, в университет.

Оба моих приятеля сгорели мгновенно, как свечки – ни на что не жалуясь и ни о чем не жалея. Или же, нет: единственное, о чем они, должно быть, сожалели перед смертью – это о своем скоропалительном бегстве с берега реки, где выходящий из воды ангел навсегда пронзил и пригвоздил их души к вратам вечности своим взглядом.

А я остался жив. Почему? Я смутно догадывался.

«Я вас не трону», - сказал он. Я пожалел его тогда ночью, я единственный понял и принял его тоску, увидел его страдания, на миг ощутил его боль, и он...В какой-то степени он меня отблагодарил. Он спас меня от смерти, но не смог спасти от себя, от сладкого яда своих чар.

Нет, у меня не возникало желания покончить с собой, но у меня не возникало желания и жить дальше. К чему и зачем? Вход в Монсегюр был для меня закрыт. Да, если бы я даже каким-то чудом и проник туда, разве бы он пожелал меня видеть? А, если бы я все-таки его выследил, подстерег, подловил и увидел... Ну что тогда? Кто я и кто Он? Ведь я для него – никто, мошка под фонарем, пыль на его башмаках, крошечная капелька крови на его мече. Разве можно что-либо испытывать к капельке крови?.. Ее можно только походя стряхнуть на землю.

Итак, я вернулся в Монс.

Две недели пролетели незаметно, словно один день.

Я ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Я машинально ходил на лекции, принимал пищу, здоровался с приятелями и улыбался хорошеньким горожанкам. Днем я, словно вышедший из могилы труп, бродил по городу, а ночью... Зато ночью я видел сны. Кто знает, может быть, именно эти сны и помогли мне выжить тогда?..

Я закрывал глаза и видел миры, не похожие на наш, я видел орбиты далеких звезд и ожерелья планет над ними. Я был там. Я дышал тем же воздухом и жил теми же чувствами, что и населяющие эти миры ангелы. Ангелы, самый прекрасный из которых каким-то чудом оказался здесь, на Земле.

Эти чувства не были похожи на наши: тоска и нега чужого дыхания, ледяной пульс и обжигающий холод чужих страстей заставляли мое собственное сердце лететь, словно выпущенная из арбалета стрела, нестись вскачь по Млечному Пути вдогонку за эхом внеземной любви. И, уловив, наконец, слабый отголосок этого эха, просыпаться по утрам в холодном поту, но со сладкой истомой в сердце и с отравленной улыбкой на губах.

Я не искал выхода, я знал, что его не было – я просто шел за эхом.

Таким вот образом, бродя как-то вечером по городу преследуемый головокружительным запахом сирени, я заглянул в библиотеку университета. Там было темно, тихо и пусто – все студенты и профессора, как добрые христиане, давным-давно окончили свои дела и теперь мирно кутили в кабачках славного Монса.

Я принялся лениво рыться в книгах, я не знал, что именно и зачем я хотел найти. Мои руки двигались сами собою, а голова тупо отмечала абзацы, страницы и фразы из совершенно не нужных мне богословия, латинской грамматики, арифметики и истории путешествий аббата Моруа.

- Добрый вечер, молодой человек. Могу я вам чем-нибудь помочь? – раздался над самым ухом тихий, необыкновенно приятный и словно бы немного извиняющийся голос.

Я поднял голову. Это смотритель библиотеки г-н Гастон Леру окликнул меня. Точнее было бы сказать – профессор Леру, но его уже давным-давно лишили профессорского звания за ересь и понизили в должности из преподавателей до библиотечного смотрителя. Ходили слухи, что лет 10-ть назад его едва не приговорили к аутодафе, но в последний момент г-да инквизиторы проявили христианскую жалость и г-н Леру отделался ста ударами розог и епитимией. Выжил он чудом, но после этого несколько лет не мог не сидеть, не лежать на спине – болели шрамы.

Студенты старались поменьше с ним общаться и шарахались от него, как от зачумленного; профессора обходили его стороной, но мне...

Мне было, в общем то, все равно – особенно теперь. Что мне какая-то инквизиция, когда я каждую ночь заживо сгорал на костре внеземной страсти?

-Да, - отозвался я, с грохотом закрывая очередной пыльный том. – Я хочу найти...я хочу узнать, что означает слово «инкуб».

Казалось, что бывший профессор нисколько не удивился.

- Садитесь сюда, юноша. Видите толстую книгу на самом верху? – он протер маленькие круглые очки и потянулся за большой черной книгой над моей головой. – «История ведьм и демонов», выпущенная 15-ть лет назад с одобрения святой церкви и нашей добрейшей инквизиции.

Он перелистнул несколько страниц и раскрыл передо мной книгу почти посередине.

- «Инкуб» или «демон страсти», а попросту – «искуситель», - не-громко и неторопливо стал читать он, с ходу переводя латинские слова. – Так называемый мужской вариант Лилит, первой жены Адама, впавшей в грех сладострастия и сделавшейся позднее символом коварной соблазнительницы. А слово «инкуб» пришло к нам от мавров – в их религии оно значится, как демон соблазна и искушения, как для мужчин, так и для женщин.

Я взглянул на старинную черно-белую иллюстрацию: на ней обнаженный красавец с демоническим взглядом, полумужчина-полузмея, оплетал своим извивающимся серебристым хвостом сомлевшую в его объятиях восточную принцессу. Я встряхнул головой: картинка показалась мне пошлой и донельзя дурацкой. Ну, разве для того, чтобы соблазнять, необходимо щеголять в чем мать родила, иметь двухметровый хвост (или там – рога, копыта, крылья, как у летучей мыши) и сверкать глазами, словно недоспавший филин? Глупо!.. Ведь Он даже ни разу не прикоснулся ко мне: только однажды шелковая прядь его волос замерла в миллиметре от моей щеки, да его меч слегка оцарапал мне грудь; царапина зудела, жгла и болела – особенно по ночам, и я расчесывал ее до крови.

- Вы были там? – с неожиданностью ударившего в спину камня спросил вдруг мой странный собеседник.

Я растерялся. А, может быть, он спрашивает вовсе не об этом? Конечно, нет – просто все мои мысли сейчас об Монсегюре, вот мне и кажется, что...

- Что вы имеете в виду? – поспешил уточнить я.

- Замок Шелдон де Монсегюр на берегу Моны, или же просто - замок ордена тамплиеров, как его обычно называют.

Сказать, что я удивился, это ничего не сказать.

- Откуда вы знаете?

Леру снова потер свои очки. И странно покосился на книгу в моих руках.

- Догадался по вашему вопросу. Скажу даже больше: вы видели хозяина замка.

Он сделал паузу и понимающе кивнул на рисунок:

- Что – не похож?

- Не похож, - сказал я, захлопывая книгу. – Но... Неужели это так заметно?

- Для дураков – нет. Для дураков вы – просто смазливый мальчишка, который недели две назад (я не ошибаюсь?) пережил некое странное приключение и теперь ходит сам не свой с потухшими глазами и разбитым сердцем. А для более-менее посвященных... Да у вас же на лбу его печать!avito.ruРЕКЛАМАПодробнее

От неожиданности я даже потрогал лоб, но там ничего не было.

Бывший профессор рассмеялся звонко и заразительно.

- Ну не в буквальном же смысле! Просто всех вас очень хорошо видно с первого взгляда.

- Всех нас?..

- Ну да – тех, кого он отравил своей красотой, и кто теперь места себе не находит, ища свое сердце, оставленное за рекой.

У меня вспыхнули щеки. За две недели я впервые почувствовал, что ко мне возвращается, если не интерес к жизни, то какое-то его подобие.

- А вы сами? Откуда вы знаете о нем, профессор?

Он грустно улыбнулся.

- Вы назвали меня профессором? Что ж, спасибо. Честно говоря, я уже давным-давно забыл, что был им когда-то. Теперь я просто библиотекарь. А о тамплиерах вообще-то известно всем – от папы до попрошаек. Просто вы... Как бы это сказать?.. Милый домашний мальчик, которого ваши родители и преподаватели всеми силами пытались оградить от «тлетворного влияния реальности». Вот вы и выросли тепличным цветком, между тем, как реальность никуда не исчезла и в скором времени сама дала о себе знать. Ну, да это не важно. О тамплиерах знают все, разница только в том, что именно они знают. В основном, все, что рассказывают о них – сказки, слухи и детские страшилки, распускаемые папскими прихлебателями да проповеди отцов-инквизиторов, в которых искать истину может только сумасшедший. Орден тамплиеров был основан более трех веков назад – орден рыцарей-монахов, мистиков и воителей. Они никогда не отрицали, что владеют некоей страшной тайной, способной перевернуть мир и снести с лица земли страны и народы. Что это за тайна, никто не знал, а потому тамплиеров боялись – и короли, и церковь. Однако орден был слишком могущественным, слишком богатые и влиятельные люди состояли в нем, что б его можно было просто взять и уничтожить. А потому тамплиеров скрепя сердце терпели – и король Эдуард, и король Генрих, и вот теперь – король Филипп. Рыцари никогда не посвящали в свою тайну посторонних и никого из чужаков не пускали в свой замок.

- И что же это за тайна? Неужели о ней так никто и не догадался? – с замиранием сердца спросил я.

- О ней стали догадываться без малого 25 лет назад, когда одна из монашек, живших при замке, родила ребенка, рядом с которым младенец Иисус выглядел просто заморышем. Мальчика воспитывали священники ордена, и через 20 лет он стал называться великим магистром и господином и сделался полновластным хозяином Монсегюра.

- Но, боже мой, кто же он на самом деле? – щеки у меня пылали, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Леру задумчиво потер свой смуглый безволосый подбородок.

- Я знаю совсем немного, юноша. Ровно столько, сколько положено знать обычному, пусть даже очень умному и посвященному во многие вопросы, но – человеку! Его зовут Александр Шелдон де Монсегюр. Ему 25 лет. Мать его – графиня, с юных лет насильно постриженная в монашки, отец... Кто его отец не знает никто, кроме, конечно самих тамплиеров. Об этом можно только догадываться. Как можно догадываться и о том, что все это – ложь от начала и до конца, и не было у него никакой матери, и не родился он вовсе в замке и вообще не родился здесь, у нас, на Земле, а... Но это лишь предположения и догадки.

- Он – не человек?

- На этот вопрос еще труднее ответить. Разве можно назвать чело-веком того, кому, как котенок лижет руку огонь, кого безболезненно стискивает в своих объятиях молния, кто не чувствует ни холода, ни боли, ни земного притяжения?.. И – кто помимо таинственных, не доступных людям способностей и знаний, обладает главным своим оружием – ослепительной, неведомо кем и для чего занесенной на землю красотой, которая любого бьет без промаха и в самое сердце? Говорят, что в безлунную ночь он может заставить звезды звенеть так же легко, как пономарь может заставить петь колокола в часовне. Одним только взглядом он вызывает и гасит пламя, останавливает ураган и разрушает камни. Часть этих слухов, конечно, сказки, но... Но почему, скажите на милость, тамплиеры всегда выходят победителями из любого боя, даже, если их – горстка, а противник их – легион? Почему их открыто не трогают ни король, ни фанатики, ни инквизиция?.. Да все они просто-напросто смертельно боятся Его. Восхищаются, ненавидят и боятся.

- Неужели настолько боятся?

- Послушайте меня, мой друг. Десять лет назад Александр Монсегюр не был еще великим магистром, был мальчиком-подростком где-то на пару лет моложе вас. Вот тогда-то в силу каких-то обстоятельств он и еще 10-ть рыцарей угодили в лапы к инквизиции. Каким образом? Не знаю, я не всеведущ. Обвинения были стандартными – в колдовстве, в распутстве, в связях с сатаной. Дело вел великий кардинал Андре Афраний, вторая рука и доверенное лицо папы. Однако, не прошло и трех дней, как обвиняемых отпустили.

-Что?! – не поверил я своим ушам.

- Да-да. Ни один волос не упал с их головы, а г-да инквизиторы вместо эпитимии поставили лишь одно условие – немедленно покинуть Рим и вернуться во Францию.

- Но почему?..

Леру рассмеялся – негромко и ужасно заразительно.

- Во-первых, ни один из палачей даже под страхом самых страшных мук и наказаний не взялся пытать и допрашивать юного пленника. Ведь это было все равно, что своими же руками разрушить Храм Тела Господня или осквернить икону Божьей Матери. Во-вторых, в самом Риме начались волнения. По городу поползли неизвестно откуда взявшиеся слухи о втором пришествии и повторном распятии – люди были наэлектризованы до такой степени, что малейшей искры хватило бы для мятежа. А тут – юный граф с лицом непорочного антихриста. Это уже не искра, а целый вулкан. Ну, а в-третьих...

Взгляд Леру сделался откровенно лукавым, и мне показалось, что он даже заговорщически мне подмигнул:

- ...В третьих: великий инквизитор Афраний после того, как поговорил с юношей, едва не забил себя до смерти плетью. Знаете, специальные такие плети для умервщления плоти с острыми медными бляшками на концах?.. Слуги говорили: кровь лилась рекой, а он все махал и махал плетью, словно сам дьявол в него вселился. Лекарь утверждал, что еще совсем немного, и душа великого инквизитора улетела бы... В общем, не знаю, куда, но улетела бы. Вот после этого-то случая пленников и отправили восвояси.

- Инквизиторы не посмели его убить?

- Выходит, не посмели, о чем впоследствии пожалели не один раз. Мальчишка вырос и стал мужчиной, а вместе с ним возросли и его чары, и красота его сделалась совершенной. Да, если бы он пожелал, его уже давным-давно объявили бы богом, или императором, или и тем и другим одновременно – Буддой и Цезарем в одном лице. Однако у тамплиеров на этот счет какие-то свои планы – я подозреваю, что они каким-то образом хотят переделать мир. Естественно, что ни королей, ни священников это не устраивает. Поэтому Монс и его окрестности просто-таки напичканы папскими шпионами... А сколько раз графа Монсегюр пытались убить – он, наверное, и сам давным-давно потерял счет.

- Он настолько неуязвим?

- Без понятия. Все зависит от того, кто он в большей степени - человек или ангел. Я слышал, что он виртуозно владеет техникой боя, основанной на знаниях о траекториях движения человеческого тела и оружия, которую он перенял у воинов-монахов, путешествуя в юности по Тибету.avito.ruРЕКЛАМАПодробнее

- Я уже успел это заметить, - улыбнулся я. – Значит, он никому не подчиняется?

- Насколько я знаю, нет. Он сам себе хозяин и г-н. А, если и подчиняется кому-то, то сей объект, будьте уверены, находится так же далеко от Земли, как ваша щека от его поцелуя.

- Вы и об этом знаете? – вспыхнул я; мне не было стыдно, нет, на-против – я был безумно рад поговорить с человеком, который с первого же взгляда понял, что за яд разлит в моей крови, и что искать противоядия нет никакого смысла.

В круглых стеклах очков Леру мелькнули теплые золотистые искорки, так, словно он наклонился над камином.

- Вы – живы, а это значит, что он вас не целовал. Хотя вы его об этом и просили. Ведь так?

- Так, - признался я. – Но он отказался.

- Вы – не первый, - усмехнулся Леру. – Его все об этом просят - каждый, кто его видит. Однако он... Для инкуба он, однако, себя ведет уж слишком странно. Насколько мне известно – он никого не соблазняет специально, даже напротив – старается поменьше мозолить людям глаза своими чарами. Почти безвылазно он сидит в Монсегюре, а, если куда-то и выезжает, то только ночью или поздним вечером. Но к нему приходят сами – и короли, и рыцари, и сеньоры. Одно время ходили слухи, будто наш добрый король Филипп (мой собеседник понизил голос и с озорной, почти мальчишеской улыбкой зашептал мне на ухо), наш король Филипп сунулся однажды к нему с предложением, от которого обычно не принято отказываться, когда его делают короли. И знаете, что ответил ему Александр де Монсегюр?.. «Мне это не интересно», - вот так вот, ни больше, ни меньше. После этого-то король и возненавидел его по-настоящему и теперь ищет любой предлог, любую возможность для того, чтобы его уничтожить. Вон, даже с папой снюхался!.. Так что наш инкуб очень и очень переборчив. У меня ощущение, будто он чего-то ожидает – может, знака какого-нибудь – для того, чтобы начать действовать. Единственный человек, который имеет на графа какое-то влияние, это аббат Дрие, который его в общем то и воспитал. Уж не знаю, что за человек этот Дрие, но говорят, что жесткий, как сталь, фанатик, каких мало, и в беспощадности своей не уступает добрейшим отцам-инквизиторам. Однако юный магистр на все имеет собственную точку зрения, и никто еще не обвинил его в излишней жестокости. Вот в бессердечности – это да. Он ведет жизнь затворника и монаха, ни женщинами, ни мужчинами не интересуется, и на данный момент у него только две подруги – собака и лютня. Правда, есть еще женщина...

- Женщина? – оживился я.

Леру тихонько рассмеялся и похлопал меня по плечу.

- Это совсем не то, что вы думаете, юноша. Женщина эта, как минимум вдвое его старше и страшна, как смертный грех. Что их связывает, я понятия не имею, однако ее часто видят въезжающей в замок, хотя всем известно, что женщин в свой замок тамплиеры не пускают в принципе. У них даже на кухне орудуют исключительно мужчины – по большей части, нанятые в городе или же в окрестных деревнях подростки, которые за хорошую плату, а еще более, из страха, упорно держат язык за зубами. Но для этой женщины делается исключение. Я не знаю ее имени – вернее, слышал когда-то, но забыл, уж очень оно заковыристое, то ли хорватское, то ли болгарское – Ванга, Ванда, Вонга... не помню. Рыцари называют ее не иначе, как «дама в зеленом». Вот, пожалуй, и все, что я знаю, милый юноша.

Он умолк, а я даже этого не заметил, все думал и думал о своем. Я вспоминал, заново вспоминал, оценивал и анализировал каждое ЕГО движение и слово. Вот даже, значит, как: ОН – тайна Монсегюра, способная перевернуть мир, снести границы государств, изменить религию и свергнуть монархов. Теперь я вспомнил: я уже слышал что-то о Чаше Грааля и Копье Судьбы, которые, по слухам, хранятся в Монсегюре. Значит, ОН и есть это самое Копье. К ЕГО ногам падают короли и воины. Боже, каким ничтожеством я, должно быть, ему показался, когда две недели назад, перемазанный вишнями, барахтался в кустах, уворачиваясь от его собаки!..

- Должно быть, вы ему чем-то понравились, молодой человек, - неожиданно нарушил молчание мой собеседник.

Я с недоверием покосился на него.

- Почему вы так решили?

- Вы живы. Не сошли с ума, не уморили себя голодом, не деградировали морально и не озлобились. А, главное – не разучились мыслить, мечтать и анализировать. Это значит, что ОН в последний момент каким-то образом смягчил действие своих чар. Сами подумайте – стал ли бы он делать это, если бы остался к вам совершенно равнодушен.

- Да, - задумался я. – Два моих приятеля, те, что были со мной в его саду, через три дня покончили с собой.

- Вот видите! Скажу вам по секрету: король Филипп после возвращения из Монсегюра слегка тронулся рассудком: из добропорядочного и, в общем то, незлого человека он превратился в самого настоящего душегуба и распутника – так подействовал на него отказ юного графа. А одна восточная принцесса, имени которой я не то, что не помню, но даже не выговорю, после того, как граф выпроводил ее из замка, она... Смешная и грустная история: уж не знаю, о чем и какими словами она его умоляла, но он, не говоря ни слова в ответ, закинул ее на плечо, вынес ее из замка, посадил в карету, молча поклонился и все так же беззвучно кивнул страже закрыть за собой ворота. Так вот, бедняжка-принцесса, говорят, приняла христианство, сделалась монашкой и удалилась в какую-то пустошь, где умерла от истощения. Ну, а о простых смертных я и говорить не буду: таких, как ваши друзья, знаете, сколько насчитать можно?.. А вы сомневаетесь. Он вас пожалел – это ясно и слепому.

Я глубоко задумался, положив руки на «Историю ведьм». То, что сказал мне сейчас Леру и то, что (будем уж говорить откровенно) подсказывало мне сердце, давало мне, если не надежду, то хоть какой-то ее проблеск. Эти несколько минут раздумий решили мою участь: я словно бы проснулся – я захотел жить.

- Так что же мне теперь делать? – совсем другими, живыми и ясными глазами глядя на профессора, робко спросил я.

Тот снова пожал плечами.

- Не могу вам ничего посоветовать, юноша. Кроме, пожалуй, одного: слушайтесь своего сердца. И, если оно подсказывает и зовет вас – идите напролом, хоть в замок, хоть за речку, хоть к черту на рога. И дай вам бог удачи!

Я крепко пожал ему руку, и мы расстались.

Вернувшись на постоялый двор, где я снимал небольшую комнату под самой крышей, а первым делом принялся собирать вещи. Плевать на учебу, плевать на университет! Все равно из меня не выйдет ни доктора, ни ученого. Отец как-нибудь это переживет. Я должен попасть в Монсегюр. Это – главное. Важнее этого нет ничего на свете. Я должен увидеть ЕГО еще раз. Я не знаю, что я ему скажу, да он и сам прочитает мои мысли, если сочтет нужным. И от его, только от его ответа будет зависеть, жить ли мне дальше, или... Впрочем, об этом не хотелось думать.

В комнату заглянула маленькая Аннет, семилетняя дочка трактирщицы – круглолицая, золотоволосая, в розовом кружевном чепчике и новых деревянных башмачках. Она вполне серьезно считала себя моей невестой и делилась со мной конфетами, новостями и своими маленькими детскими секретами.

А вот теперь она потеряла кошку. Кошка еще утром полезла на чердак, и больше ее никто не видел. Аннет ужасно беспокоилась, как кошка обошлась без обеда и вот теперь останется и без ужина, и просила меня слазить на чердак, поискать ее любимицу.avito.ruРЕКЛАМАПодробнее

- Маменька не давала ключи, а я их стащила, - сказала маленькая проказница, протягивая мне целую связку ключей в одной руке и кусок вишневого пирога – в другой.

Опять вишни! С некоторых пор я весьма осмотрительно отношусь к вишням.

Разумеется, я полез на чердак.

Кошку я нашел быстро и без проблем – оказалось, что она родила трех мурчиков на старой перине и теперь, блаженно вытянув лапы и громко мурча, вовсю вылизывала их розовым шершавым языком.

Я посмеялся, и полез было обратно, когда...

Я услышал голос, и этот голос, вернее, то, что он сказал, моментально привлек мое внимание.

- Двадцать рыцарей! Подумать только – как напугали! Да ОН их в порошок сотрет меньше, чем за минуту!

Кто это говорит? А, главное – о ком?

Внизу, под самым чердаком была комната, окно в которую было слегка приоткрыто, и разговор шел явно оттуда.

- Вы ошибаетесь, ваше преподобие. У меня очень хорошие рыцари, - с холодной вежливостью отвечал первому голосу второй. – Но, если вы сомневаетесь, я пошлю еще десяток. Он же не Геракл, этот ваш магистр ордена тамплиеров?

Я задрожал так, что едва не вывалился из окна прямо на голову проходившему внизу булочнику.

Магистр ордена тамплиеров?! Боже мой! Или скорее – черт возьми!

С риском быть обнаруженным я быстро заглянул в окно.

В небольшой полутемной комнатушке за деревянным столом с догорающими свечами сидели двое – священник и рыцарь. Лица священника я не видел, оно было скрыто черным капюшоном, а рыцарь был средних лет мужчина, высокий крепкий блондин со скуластым лицом и выразительными светло-серыми глазами. В уголках его тонких губ залегла сардоническая складочка, в руке он вертел большую медную кружку с вином – видно было, что он очень хочет пить, но брезгует пить из таких черепков. Точно такая же нетронутая кружка вина стояла и перед священником.

- Он далеко не Геракл, г-н Буазон. Более того, он ниже вас ростом и гораздо уже в плечах. Но я видел... Я сам видел, как менее, чем за 5 минут он покрошил к капусту передовой отряд мавров. Их было человек 30-ть – 40-к.

- Да быть такого не может! – пожав плечами, пренебрежительно усмехнулся рыцарь. – Ваше преподобие что-то путает.

- Вы мне не верите? – глаза священника под черным капюшоном метнули молнии.

- Да что вы, ваше преподобие, конечно, верю, - спохватился его собеседник и, собравшись с духом, отхлебнул все-таки из кружки. – Не вино, а козлиная моча, прошу прощения за грубость. Я уже слышал что-то такое насчет этого юного Ахиллеса – будто он творит чудеса на поле боя, но как-то не верится. К тому же говорят, что он красив, как бог, а, насколько я знаю, все красавчики... Нет, не буду осквернять ваш слух неприличными высказываниями. Может быть, в чем-то другом он и хорош, но...

Мгновение – и священник, резко поднявшись, выбил кружку из рук рыцаря.

- Считайте, что мой слух вы уже осквернили. Извольте попросить прощения за свои грязные намеки.

Рыцарь растерянно перевел взгляд с откатившейся в сторону кружки на священника.

- Что ж, виноват. Прошу прощения. Только я никак не пойму вас, преподобный отче: то вы его хотите убить, то – взять в плен, а то – просто за него заступаетесь. Вы уж как-то определитесь.

Однако священнику, видимо, было не до шуток. Опершись о стол длинными и худыми, так напоминающими лапы гигантского паука, руками, он, глядя в глаза рыцарю, сказал отчетливо и холодно:

- Да, я хочу его убить и да, я за него заступаюсь. Да, этот юноша творит чудеса на поле боя и да, он красив, как бог. Но вас это не должно касаться. Ваше дело – устроить засаду в Оленьей роще сегодня вечером. И – чтобы с вами было не менее 50-ти, слышите – 50-ти человек. Вы поняли меня, г-н Буазон?

- Да понял я, понял, чего уж тут непонятного. Но почему вы решили, что он явится именно туда и именно один?

В эту минуту в дверь трижды громко и резко постучали. Глаза священника торжествующе блеснули.

- Вот почему, - сказал он, указывая на дверь, и громко воскликнул:

- Входите, мадам!

Вошла дама. Самая странная дама из всех, кого мне когда-либо доводилось видеть. Одета она была, как аристократка: зеленый бархат и черный горностай, на голове – изумрудный берет и такое же покрывало, на ногах – мягкие изумрудные сапожки, однако выглядела – мещанка мещанкой. Может быть, потому, что была до ужаса некрасива и еще до большего ужаса вульгарна. Наверное, именно так описывали бандерш в тех похабных книжицах, которые время от времени потихоньку приносили в университет мои товарищи.

- Добрый вечер, сеньор рыцарь! Добрый вечер, преподобный отец-инквизитор, - сказала она, без приглашения присаживаясь к столу.

Голос у нее был соответствующий – громкий, визгливый, на высоких нотах режущий уши до спазма в желудке. Но...

НО. Что-то в ней было, что бросалось в глаза с первого же взгляда.

И это что-то – сила. Но не просто сила, а СИЛА – первобытная, мощная, беспощадная. Она словно рвалась из нее, сметая все на своем пути и разряжая воздух нервным дрожанием своих невидимых лапок-паутинок. Или – щупалец осьминога?..

Я невольно поежился. То же самое незаметно сделали и оба собеседника.

- Почему вы назвали меня инквизитором, мадам? – с легким удивлением спросил священник.

Дама невозмутимо пожала своими пухлыми плечами под черным горностаем.

- Потому, что вы – инквизитор. Не спрашивайте, как я об этом уз-нала – маленький женский секрет!

И она визгливо рассмеялась.

Рыцарь смотрел на нее с недоумением: он, видимо, никак не мог уяснить для себя связи между своим собеседником, дамой в зеленом и тем, что ему предстояло сделать.

- Я пришла сказать, что помогу вам, сеньор инквизитор.

- Почему вы это делаете? – насторожился священник. – Ведь вы же сами говорили, что великий магистр – какой-то ваш дальний родственник. Вы настолько не любите свою родню?

Она снова рассмеялась, кокетливо поправив свой изумрудный берет с похабной розочкой почти на самом лбу.

- Да, этот юноша – мой родственник, что-то вроде племянника. Нет-нет, вы не поймите меня превратно – я вовсе не желаю ему зла. Просто он, как бы это сказать, немножко зарвался, и его следует проучить. Да и потом... Я не спрашиваю его преподобие, это прозвучало бы уж слишком непристойно в его отношении, но вы, сеньор рыцарь...

Тот моментально вздрогнул и напрягся всем телом от взгляда ее странных блекло-невыразительных глаз с дышащими безграничной силой всевластными звездами черных зрачков.

- Ведь вам, сеньор рыцарь случалось в детстве подкладывать на стул кнопку лучшему другу, а? Непередаваемое ощущение!

Рыцарь вздрогнул и быстро спрятал глаза. Священник, слегка откинув капюшон, еще более пристально взглянул на даму.

- И вы не будете сожалеть, если мы убьем вашего племянника?

Она с невинным видом вскинула свои узкие, словно крылья стрекозы, брови.

- А кто говорит об убийстве? По-моему, у вас, ваше преподобие, на его счет совершенно иные намерения.

Священник быстро опустил голову, словно улитка, снова спрятавшись в капюшон.

- Да, в любом случае его нужно вначале допросить. На предмет связи с дьяволом.

Улыбка дамы сделалась еще более невинной.

- Допросить?.. Вот как это, значит, сейчас называется.

- Что вы имеете в виду? – в голосе отца-инквизитора прозвенел металл.avito.ruРЕКЛАМАПодробнее

- О, ничего такого, о чем вы подумали, что я подумала. Только то, что вам необходимо допросить этого юношу. А для этого вам необходимо взять его в плен. Ну, а для того, чтобы взять его в плен, в свою очередь необходимо, чтобы он оказался где-нибудь в безлюдном месте один и без оружия. Тогда у вас будет шанс – правда, крошечный, совсем крошечный (он и без оружия – мальчик весьма опасный), но все-таки шанс.

- И что вы решили?

- Перед тем, как прийти к вам, я отправила ему записку о том, что хочу встретиться с ним сегодня ночью ровно в 11-ть часов в Оленьей роще у реки. И – чтобы он пришел один и без оружия.

- Неужели он вас послушается? – рыцарь с явным недоверием покосился на даму. – А что, если обманет?

- Ну что вы! Во-первых, он никогда не лжет. А, во-вторых...

- Он вам доверяет?

- Нисколько. Просто он слишком хорошо воспитан, чтобы обманывать даму.

Дверь слегка приоткрылась, и в комнату просочилась шавка. Именно шавка – назвать это собакой язык просто-таки не поворачивался. Маленькая белая моська с короткими лапами и коротким жирным хвостом, напоминающим непроваренную сардельку.

- А это еще что такое? – привстал от удивления священник.

- Кассандра, радость моя! – всплеснула руками дама. – А я думаю, куда ты пропала? Иди скорее к мамочке.

Собака с сосредоточенным видом надула в углу большую желтую лужу и, небрежно отряхнув лапы, потрусила к хозяйке.

- Гадость-то какая, - поморщился святой отец.

Рыцарь от души, громко рассеялся.

- Так значит – решено? – брезгливо косясь на деловито копошащуюся на коленях у дамы моську, спроси священник.

- Ждите условленного времени, и он – весь ваш. Если, конечно, сам этого захочет, - странно улыбнувшись, добавила она и встала.

- Ну что ж, милейшие сеньоры – мне пора. Моя малютка проголодалась, так что разрешите откланяться.

Приветливо кивнув на прощание обоим собеседникам, она удалилась стремительно и быстро, как и вошла.

Священник и рыцарь озадаченно переглянулись: казалось, что после ее ухода комната сделалась как-то меньше в размерах, а свечи на столе стали гореть менее ярко.

- Чертовщина какая-то! – тихо пробормотал себе под нос рыцарь. – Кто она? Где вы ее откопали? Настоящая ведьма.

Священник многозначительно взглянул на собеседника.

- Ведьма и есть. Ванда фон Петраш. Гадалка, ворожея, алхимик и по совместительству – содержательница самых шикарных борделей в Неаполе и Тулузе.

- Да? – рыцарь открыл рот от изумления. – Так почему же инквизиция допускает...

- Инквизиция допускает, - безапелляционно заявил священник. – Иногда она бывает полезна святой церкви, и мы ее терпим. Вот, как в данном случае.

- Она и вправду – родственница этого вашего красавца?

- Вряд ли. Однако она вхожа в его замок, и их явно что-то связывает.

- Уж не роман – это точно! – пренебрежительно фыркнул рыцарь.

Священник запахнул рясу и быстро встал.

- Нужно делать дело, а не говорить глупости. Сейчас почти 8-мь часов вечера. Через три часа ваши люди должны обложить Оленью рощу так, чтобы и мышь не проскочила. Я со своей стороны тоже подстрахуюсь – у меня в распоряжении есть кое-какие люди... Так вот, запомните, г-н рыцарь: чтобы без моего распоряжения ни один волос не упал с головы великого магистра. Иначе всех ваших людей вздернут на дыбу во главе с вами (Рыцарь снова фыркнул, но промолчал). Он будет без оружия, и я думаю, что ваши люди – не совсем идиоты, чтобы при таком раскладе не взять его в плен. Далее ожидайте моих распоряжений. Все. Можете идти.

Рыцарь быстро, явно пересиливая себя, скользнул губами по желтой руке священника и поспешно покинул комнату.

Священник подошел к окну – я едва успел отшатнуться. Но он не заметил меня – на улице сильно стемнело.

- Ну вот, Александр Шелдон де Монсегюр, мы снова встретимся, - тихо сказал он, приложив к стеклу левую руку и тут же торопливо ее отдернув. – Черт! Опять это твое движение. Именно так ты сделал, стоя у окна моей резиденции в Риме и, глядя, как солнечные лучи скользят по стеклу, ты ответил спокойно и равнодушно: «Знаете, святой отец, мне это как-то не интересно». А ведь я предложил тебе целый мир... Проклятье! – он ударил рукой по стеклу. – На этот раз я буду разговаривать с тобой иначе.

Он с яростью откинул капюшон и разорвал воротничок душившей его сутаны. Я задрожал так, что едва не свалился с крыши. Я узнал этого человека, очень хорошо узнал это красивое породистое лицо с горящими черными глазами. Два года назад я был на празднике Святых Даров в Лионе: человек, который сейчас так неосмотрительно подставлял звездам свое лицо, был ни кто иной, как сам великий инквизитор кардинал Афраний Благословенный, правая рука папы и доверенное его лицо во Франции.

Черт возьми! Я стрелой слетел с балкона. А ситуация-то становится все более катастрофической и, прямо скажем, выходит из-под контроля. Без сомнения, именно об этой «даме в зеленом» говорил мой друг Гастон Леру, и именно она хочет теперь – предать, проучить, наказать – какая разница? Она без зазрения совести, спокойно отдает великого магистра в руки инквизиции. Но ведь это же просто...

Часы на городской ратуши пробили 8-мь раз.

Я вздрогнул и стиснул кулаки до боли в кончиках пальцев. Восемь часов. У меня осталось три часа, всего три часа для того, чтобы добраться до Оленьей рощи и предупредить графа о засаде. Нужно спешить! Значит, нужна хорошая лошадь.

Я беспомощно огляделся по сторонам. Однако бог в тот вечер был на моей стороне: у постоялого двора как раз в эту минуту остановился рыцарь на прекрасном скакуне – дымчато-сером, с изящными сильными ногами. Рыцарь спешился и вошел в дом, а я, притаившись у ограды, тут же вскочил в седло.

Через несколько минут я уже был у городской заставы.

«Да, конокрадом я еще не был – а все благодаря вам, мой ангел!» - с нежностью подумал я и пришпорил лошадь – та понеслась стрелой.