Цветы увядают в одиночестве

воробьёнок, великолепный и неповторимый в своей юношеской беспардонности Калиновский был в шаге от тог

орите? - фальшиво улыбнула

. Пальцы излишне сильно сжали спинку стула, пока Цвейг ждал, что же сорвётся с губ подопечного. Тот, хитро вз

а-а. Влюбился так, что спат

женщины отразились самые разные эмоции; она пы

- чуть улыбнулся Константин и махнул рукой

Эрик вышел из комнаты, тихо н

мерически хохотал:

о троекратного обожания... Тёмные глаза Констан

жные окна с прихо

ность вызвана влюблённос

апустил на себя свободно-улыбчивый вид, са

ял в комнате. И мужчина чуть не пр

щину! И все ваши сомнения, ваши невзгоды навсегда покинут вас! - е

ла единственная женщина, которую Константин почти возжелал в физическом смысле, за всю свою жизнь. Она

нные пальцы пианистки

ая линия чуть

нос и большой рот, выделен

женщину. Он лишь знал, что было бы, если бы... В общем, рядом с ней он просто чувствовал себя тем, кем являлся. И воображал, кем мог бы стать. В Жюстине совсем не было дешёвого кокет

аскачивал её на качели, она взлетала вверх, как птица, сливалась с голубым небом белоснежной юбкой, улыбалась, и волосы её, цвета тёплой осени, разлета

и не продавала, не пыталась набить себе цену и впечатлить. Несмотря на то, что в тот момент ей было тридцать, она сохранила мечтательное отношение к жизни, котор

влюблена в замужнего экономиста английского происхождения. Они встречались тайно в сомнительном мотеле на Rue André Guillou, со скрипучими кроватями и запашка

время. Вре

с моста и утонула». Что-то подсказывало Константину, что несчастная любовь всё-таки сыграла свою злую шутку с этой милейшей натурой: частенько, после вечерних слёз и бокала красного «Вьё Шато Сертан», чудная, добрая Жюстина приговаривала:

на Цвейга с такой болью, и такой теплотой, что Констант

ся с кем-нибудь своими пережив

стантину о его давней французской подруге. Напомнила тем, что была нас

ме Цвейга, изрядно иска

ого-нибудь готического романа, не желаете открывать мне

янь!» - хлёстко пр

мне какую-то весть,

более раздражённо, чем хотел. Выдавил улыбку, что

легка откинулась всем корпусом назад. - Да-да. Я... пожалуй, ввиду открывш

дил даму до парадной двери. Напоследок она обдала его

раженный. Ему требовалась хоть какая-нибудь разр

вроде как в незаметном жесте пряча что-то на коленях.

нависнув над столом, Константин уже и думать забыл о К

ебе п

есносен. Ты не см

ведённый до предела Цвейг в траекторию одного шага оказался возле парня, и

ас же взвился Э

на был ослеплён чувством ревности. Ненасытной и глубокой, острой, су

алил он полубезумно, снова отпи

руке. Затем Калиновский сдался. Впрочем, сделал это холодно, с видом безразличного пр

пиной. Взгляд заскользил по сумрачным строкам.

г выехать

ока не исполнилось двадцать один - ничего не м

хотелось ув

, очень красивая жизнь. Её было бы невозмо

олвана Игната. Потому не знаю, ког

агодарный т

не солгал, - голос словно подним

юбой сбежал. И пл

то

ский не

ватает подопечного за шею сзади, и начинает

бя, заставляя обернуться, и принялся грубо щипать. Уже привыкши

тебя всего наследства твоего деда. Я кля

груди были ос

рошо,

рыком оставил с

ил меня в Москву! Доволен? -

алиновский пихнул его в грудь и сел на кровать. Исподлобья п

Кто он?! - тот

учились в

.. что у

ский ус

Цвейг интонационно в

кажу, что вс

н схватил парня за плечи и потряс. Затем за

л с ним... Хорош

о зыбко и

говорил. Лишь

бледный про

он значи

рия

то

олу. Видеть тебя не желаю, -

я. Я сделал

я и на то, что ты сд

ное, что в паху тягуче заныло. Сплетая пальцы с пальцами Эрика, Цвейг словно пытался вылизать его гланды. А потом, ничего не говоря, начал разрывать ткань рубашки на груди Калиновского, чтобы покрывать по

роганием мужчина коснулся губами сперва одного, затем второго, получая в благодарность ласку чёрных дрожа

омат туалетной воды с нотками цитруса,

стягивая штаны Эрика, и нежно покрывая поцелуями его ноги, не

проглатывая его. Затем он встал, смутно помня, что сегодня ему ещё куда-то было нужно. Обернувшись уже у двери, при этом с полупьяным видом вытирая губы, он увидел самое роскошное, что только мог узреть на этой планете: голый, крепко сложенный, прекрасный его Эрик лежал на

знал, что будет любить его всегда. Сколько бы лет ни прошло. Сколько бы Вселенных

коснулся синячка на гру

лицом в тёплый живот, хаотично сжимая пальцами бёдра, лаская обоняние ароматом спермы, горячего