Пламя Ночи

кожу мурашками. Небо щедро одаривает мир этой холодной влагой. Сколько держится бытие, столько человек стремиться туда, где рождается дождь, туда, где витают ангелы, где ястреб касается крылом непорочной голубой пелены. Мама. Её белоснежные тонкие пальцы тянуться и манят к себе. Холодные и изящные. Птицы. Их сегодня особенно много. Они парят в небесах и поют сво

м. Наверное, хотя бы поэтому. Нужно найти спасение от дождя и от липкого ощущения грусти. Но всё же от чего-то так

жно не было никогда. Где-то послышался раскат грома, заставив вздрогнуть и на

это всего лишь сердце. Собственное. Никогда не было так страшно. Ни в моменты, когда чего-то стоило боятся, ни в момент

солёное. Хотелось пить и, возможно, есть. Но мысль об этом о

ющие на фальшивку либо внушение. А внушение ли это всё было? Жизнь д

ивое, больше смахивающее на бессмысленное лепетание. Ни черта не понятно

вающие в разных местах. В миг они пропадают, а через мгновение

кли к темноте... Но почему темно? Вокруг сыро и холодно. Рядом – что-то ещё. Что-то... А, возможно, кто-то. Осторожно убрать прядь волос за ухо

ение беспомощности – наверное даже страшнее, чем ощущение смерти. От чего-то так тяжко на душе, сло

это б

ужны силы. Слёзы уже не катятся по щекам так непроизвольно, как до этого. Вновь окунаться в темно

, на эмоциональные вскрики и обсуждения чего-то обыденного, завлекающие крики и прочее... Но всё это – лишь поток неизвестных слов. Что это за язык? Слышала ли она его когда-то либо ей просто кажется? Может, нужно просто до конца прийти в себя и тогда весь поток неизвестных звуков нако

ась в очередной раз, словно чувствовала, что не одна тут. Хотя... Тут – это где? Ничего кроме холодного шершавого пола и плотно прижатых к друг другу деревянных дос

ического, после чего с противным скрипом одна из стен открылась словно дверь, впуская внутрь свежий воздух и прохладу. Стало как-т

делённо был мужчина средних лет, с небрежной щетиной и грязной щекой. Пленница поморщилась и сжалась в маленький комок, как внутренне, так и внеш

му-то не становилось. Она вдруг почувствовала себя такой несчастной и загнанной в угол, потому к тошноте добавился ещё и противный комок в горле, напоминая о подступающей истерике. Всё было слишком зап

-то захлестнувшее чувство справедливости и храбрости заставляет схватиться за эту цепь и не дать вытянуть из неё нечто, кричащее и явно молящее о помощи. Хватило всего пары мгновений, чтобы понять, нас

полностью сформировавшейся и взрослой, ведь она больше похожа на подростка или даже ребенка. Мужчина, державший цепь в руках, заулюлюкал

себя в вертикальном положении, было трудно даже дышать, не говоря уже о попытках помочь неизвестной девоч

на пуговица на его пиджаке стоит дороже, чем жизнь этих двоих. Мужчина усмехнулся краешком губ и протянул руку к цепи, позвякивающей в руках торговца. Тот поторопился вложить её в протянутую руку, тут же на ходу ловя монеты, подкинут

обратив внимание на вторую пленницу, получившую палкой по рукам. Он усмехнулся как-то совсем не по доброму и потянулся к ручкам на обратной стороне двер

тко увидеть чёрные спутанные волосы и тонкие смуглые руки. Остальное скрывалось за грязной, но вроде бы не порванной одеждой. Это была женщина. Размеры клетки оказались даже больше, че

змучанное лицо второй пленницы. Она была слишком худая, со впалыми щеками и синяками под глазами. Губы дрожали, а во взгляде тёмных глаз была словн

темноте, открывая вид на огромную зияющую рану на ноге. Какое-то смутно знакомое ощущение внутри, заставило дёрнутся по направлению к женщине, коснуться её ладони, а

с трупом девушки, которой помо

шнота нахлынула с новой силой. Кажется, она не ела целую вечность, хотя думать о еде, когда рядом происходит нечто подобное – невозможно. Как бы сильно она не стучала в стены, не звала на помощь, как бы умело и по правилом не пер

на. Женщина попыталась убрать прядь волос окровавленной рукой, заметно проигрывая

alafa h

умынский язык, это был даже не тот, который она учила в школе, и не тот мёртвый и исполь

олову на пропитанный грязью и кровью пол, не отрывая взгляда от условной спасительницы. Она смотрела с сожалением и грустью. Ей было жаль себя или соседку? Ещё как

глянулись и кивнули на раненую пленницу, улыбнувшись как-то хищно и жутковато. Лишь женщина, стоявшая чуть дальше за их спинами, буравила взглядом именно её. Её изящные чёрные локоны

н грязью, но это ни на секунду не смутило ни её, ни кого-то ещё рядом. Двое остальных были больше похожи на обычных трудяг: серые пиджаки, немного

в карманы и зазвенел монетами. Выудив четыре медных кругляшка, он протянул их работорговцу, отчего тот с нескрываемым отвращением и насмешкой, захохотал, осыпая покупат

, за каждый изгиб тела и черту лица, смотря, казалось, насквозь и

его хозяйки. Почти синие глаза наконец перестали смотреть оценивающе и всё вн

утые медяшки и серебряники от мужчин и, наконец, назвал цену. От услышанного, покупатели мужчины переглянулись и засмеялись почти так же мер

танного в складках платья кармана звенящие монеты. Она даже не удосужилась посчитать их, просто вложив в ладонь продавцу. Мужчины побледнели и один из них обратил на себя вниман

янулся за цепью, один конец которой был плотно обвязан за талию

на нахмурилась, одним лишь взглядом выз

рвут её на части. Девушка смотрела на всё это из клетки, словно на развернувшуюся драму в телевизоре, но стоило ей моргнуть, как нечто тёплое обдало открытые участки

твенно густая кровь стекала на пол, смешиваясь с грязью и водой в лужах. Мёртвое тело упало рядом с голово

адоевшую фразу. Вторая же девушка осталась сидеть на месте, не шевельнувшись.

ека. Она убила его, чтобы израненная девушка не стала