Человек из Голливуда

Аравия, 1577 год.

- Малыш, позволь перевязать тебе коленку, - ласково упрашивал Сарнияр Измаил, склонившись над маленьким четвероногим другом, сжавшимся в комок от страха.

Этот недавно родившийся жеребёнок необыкновенной масти - белый с золотой гривой, - поднимаясь на ножки, повредил колено, и Сарнияр, забросив все дела, заботливо ухаживал за ним, накладывал припарки и менял бинты с такой ловкостью, как будто всю жизнь занимался лечением животных.

Закончив перевязку, он выбрался из конюшни, пропахшей навозом и сухим ячменём, на свежий воздух. Раскалённый ветер бросил ему в лицо горсть песка, но Сарнияр натянул на голову капюшон бурнуса и бодро зашагал по залитой солнцем луговине к пастуху, смотревшему за его табуном.

Когда десятилетний царевич решил разводить в своём поместье лошадей, его учитель Хусейн спросил, зачем ему это понадобилось.

- Хочу сбросить с престола Румайлы своего дядю-узурпатора, - ответил ребёнок. - Он незаконно занял трон моего отца. Я соберу большое войско, выкую для него оружие и посажу на коней.

- Не слишком ли вы юны, чтобы воевать со своим дядей, Малек Сарнияр? - поразился учитель.

В ответ мальчик смерил его сердитым взглядом, но сдержал свой гнев.

- Я понимаю, что для начала мне нужно подрасти, Ходжа (прим. автора: учитель). Кто же примет всерьёз такого недомерка и пойдёт за ним в бой? Как бы мне ни хотелось поскорее вернуть из ссылки родителей, придётся запастись терпением.

- Вашим родителям совсем неплохо живётся в Индии, у вашего другого дяди Акбара, Великого Могола, - попытался утешить ученика добрый наставник.

- Не надо меня успокаивать, Ходжа. Не может им быть хорошо в приживалах. Не для того они рождены, и я не для того родился, чтобы мириться с таким унижением. Я, Сарнияр Измаил, наследник Румайлы объявляю священную войну проклятому Муселиму и туркам за то, что возвели его на трон.

- О, Аллах! - воскликнул Хусейн, воздевая руки к небу. - Сделай так, чтобы обеты эти не долетели до царя, иначе он пожалеет, что сохранил жизнь своему племяннику.

Пересекая зелёный выгон с пасшимися на нём лошадьми, Сарнияр воскресил в памяти его слова и улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Услышал ли создатель молитву учителя, но царь не заметил, как из крошечного облачка выросла грозовая туча и нависла над его беспечной головой. Впрочем, донести до него угрозу юного царевича было некому. С первых же дней он показал себя таким негодным правителем, что все понемногу начали отворачиваться от него. Даже турки перестали поддерживать своего союзника. Приближался час, которого Сарнияр с нетерпением ждал много лет.

Теперь только великаны из мифического племени адитов, о котором упоминается в Коране, могли бы назвать его недомерком, если бы Аллах не уничтожил это племя за неповиновение. Рост его превышал шесть футов шесть дюймов, а ширина плеч косую сажень. У него были стальные мускулы и могучий торс, слишком сильно развитый для двадцатилетнего юноши. Атлетическое сложение царевича стало результатом неустанных физических упражнений, совершаемых на лоне девственной природы. От постоянного пребывания на солнце его кожа приобрела бронзовый оттенок.

Черты Сарнияра Измаила были бы довольно привлекательными, если бы не казались высеченными на грубом камне первобытным ваятелем, стремившимся изобразить силу, мужественность, дерзость и упрямство, но отнюдь не красоту. На его лице с резко очерченными скулами и волевым подбородком особенно выделялись брови - угольно-чёрные, почти сросшиеся на переносице. Взгляд небольших, глубоко посаженных глаз был пронизывающий, губы крупные, твёрдого рисунка, нос прямой, с широкими крыльями и сильно вырезанными ноздрями. Царевич уже отрастил усики и отпустил небольшую бородку клинышком. Одевался он, как простой сельский житель, безразличный к веяниям моды - в выгоревший на солнце оранжевый полосатый бурнус с капюшоном.

Сарнияр приблизился к старику, следившему за его табуном на пару с мальчишкой-подпаском.

- Али-Хасан, оседлай мне моего Бюрака, - потребовал юноша.

Подобрать такого коня, который бы легко носил его, было совсем непросто. Но царевичу, занявшемуся разведением лошадей в своём поместье, удалось вывести необычайно выносливую породу, повязав арабского жеребца с горячей андалузской кобылой. Результат превзошёл все ожидания Сарнияра, а самый стойкий жеребец-полукровка получил имя легендарного коня, на котором пророк Магомет якобы долетел до седьмого неба.

Табунщик привёл осёдланного скакуна, ростом и мощью под стать Сарнияру. Юноша потуже затянул подпруги и закрепил на нём седло.

- Скажешь Мехмету, пусть теперь он седлает мне коня, - приказал Сарнияр.

Старик обиженно засопел.

- Но я столько лет состою при ваших лошадках, - заныл он. - Вы ещё до седла не доросли, когда я взял на себя заботу о ваших табунах.

- Не обижайся, старина, - примирительно ответил царевич. - Твои руки уже недостаточно сильны для такой работы. Будущий владыка Румайлы не должен упасть с седла на пути к престолу.

Он уже занёс ногу в стремя, как вдруг старик радостно вскрикнул и указал ему рукой на всадника, махавшего им с вершины холма.

- Это Рахим, - обрадовался Сарнияр и, пустив коня вскачь, взлетел на холм с такой прытью, что старику почудилось, будто сам пророк Магомет совершает новое восхождение на небо.

Молодые люди поравнялись на склоне холма, спрыгнули с коней и обнялись по-дружески, но Рахим всё же преклонил колени перед царевичем и с почтением поцеловал полу его шерстяного бурнуса.

Рядом с Сарнияром любой человек казался низкорослым. Витязь, носивший форму младшего начальника царской гвардии, был на голову ниже его, зато широк в плечах и крепко сколочен. Короткая каштановая бородка обрамляла его умное лицо с благородными и выразительными чертами. В отличие от Сарнияра, он получил в своё время изрядное образование в медресе Алькадира и обещал стать выдающимся политиком или учёным. Но когда в Румайле случился дворцовый переворот, Рахиму пришлось забыть о мирной профессии, избрав военную карьеру. Вся его семья, включая отца и младшего брата, сохранила верность низложенному государю и наследнику. Хусейн укрылся со своим воспитанником в поместье Хумада, а его сыновья Шанкир и Рахим поступили на службу к новоиспечённому царю.

Внедрившись в его гвардию, они предпринимали всевозможные диверсии, дабы расшатать опоры его беззаконной власти в столице, в то время как Сарнияр и его наставник расшатывали их в глубинке. Все четверо поддерживали между собой прочную связь, а Рахим кроме того помогал царевичу вести переписку с отцом, используя каждую увольнительную для доставки посланий в Хумаду.

- Ты привёз мне письмо, Рахим? - нетерпеливо спросил Сарнияр.

Рахим молча извлёк из-под подкладки плаща помятый свиток. Сарнияр схватил его и жадно принялся читать. Временами он тихо вскрикивал, выдавая своё беспокойство за судьбу отца. Весь его вид говорил о том, что душою он не здесь, а со своим семейством.

- О! Матушка снова в ожидании. Наш проклятый род пополнится ещё одним членом, и бедный малютка увидит свет на чужбине, как и трое других малышей.

- Ну, возможно, - улыбнулся Рахим, - если он не будет слишком торопиться на свет, его положат в ту же колыбельку, что осталась от вас.

- Ты хочешь сказать, - воскликнул юноша, - что твоя подготовка в столице близится к завершению?

- Именно, мой господин. Я как раз приехал отчитаться обо всём, что там происходит. Начну с того, о чём вам давно уже известно.

Население Алькадира устало от поборов и бесчинств, творимых холуями вашего дядюшки. А благородное сословие ненавидит его за всевозможные притеснения. Тюрьмы Алькадира переполнены. Муселим избавляется от всех, кто не повинуется ему, а сам больше не желает подчиняться Османской империи. Когда в Румайле вспыхнет восстание, никто не протянет ему руку помощи. Судите сами: народ порабощён, верхушка обижена, в армии разброд и раскол, турки в срочном порядке отзывают янычаров.

- Расскажи об этом подробнее, Рахим, - потребовал Сарнияр.

- Первые годы своего царствования ваш дядюшка исправно платил янычарам, вот султан и велел им продлить с ним контракт ещё на пять лет. Как раз на днях его срок истекает, и если ваш дядя не выплатит им всё, что задолжал - а мне достоверно известно, что так оно и будет - останется не только без янычаров, но и без поддержки Сиятельной Порты.

- Если он без сожаления расстаётся с теми, кто помог ему влезть на трон, значит, его гвардия и без них сильна.

- Настроения у моих сослуживцев близки к бунту. Они тоже давно не получают жалованья и выражают свой протест точь-в-точь как янычары, то есть переворачивают котлы и стучат по ним ложками, поднимая такой шум, что ваш дядя уже грозился сбежать из города в пустыню.

Сарнияр усмехнулся.

- Хорошо бы он нашёл в себе смелость выйти со своей гвардией за городские ворота. Мы сошлись бы с ним в открытом поединке, как в седую старину. Жаль, что этот славный обычай теперь утрачен.

- Лучше вы со своей гвардией войдёте в город, - возразил Рахим, - когда мой взвод будет стоять на воротах. Тогда мы обойдёмся малой кровью. Перебьём дворцовую охрану, и дело с концом. Царь Муселим слеп как крот, глух как пробка и одинок, словно перст. У него мало верных людей, потому что он не умеет привлечь их на службу. Вся его защита - горстка дармоедов, таких же слепых и глухих. Будь это не так, ему бы давно донесли о наших тайных сношениях.

- Значит ли это, что мы уже на пути к победе? - спросил Сарнияр, в глазах которого зажёгся задорный огонёк.

- Пока только на полпути, - слегка охладил его Рахим. - В столице всё готово к бунту, но как обстоят дела здесь, в провинции? Как ваши новобранцы? Настроены сразиться с вашим дядей? Бьюсь об заклад, что вы укрепили только их тела, а про души забыли.

- Я пока не посвящал их в наши планы, не хотел будить лихо раньше времени. Сегодня у нас назначен сбор, и я скажу им, что пришла пора выпустить джинна из кувшина.

- Я поеду с вами, - решил Рахим. - Вы превосходный тренер, но, к сожалению, не Златоуст. Боюсь, не сумеете подобрать нужные слова, чтобы зажечь сердца этих людей. Поедем скорее, нельзя заставлять их ждать.

Пришпорив коней, молодые люди помчались прямиком к стрельбищу, обнесённому зубчатым частоколом, и вскорости поравнялись с вереницей поселян, растянувшейся примерно на четверть мили. На Рахима они произвели тягостное впечатление. Их лица показались ему измождёнными, а одежды ветхими.

- Ваши новобранцы внушают жалость, а не страх, - шепнул он царевичу. - Разве так они должны выглядеть? Почему вы занимались только их боевой подготовкой и не уделили внимания их внешнему виду? Или у вас в поместье мало слуг?

- Одежду им сшили уже давно, - объяснил Сарнияр, - но как заставить их переодеться, ума не приложу.

- Это я возьму на себя, - заявил Рахим, спешившись и подняв руку.

Феллахи (прим. автора: крестьяне) обступили его, с любопытством разглядывая высокие замшевые сапоги со шпорами, тюрбан с пером белой цапли и зелёный - цвета ислама - мундир с серебряными газырями на груди.

Юный царевич почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Он понял, что Рахим собрался говорить за него и решительно двинул Бюрака в гущу толпы. Рахиму пришлось отойти в сторонку. Сарнияр почувствовал лёгкое головокружение, возвышаясь на своём огромном коне, с которого решил не слезать для пущей внушительности.

- Друзья мои, - начал он свою горячую прочувствованную речь, - вы часто спрашивали меня, в чём цель наших повседневных сборов. А я вам обещал ответить в день, когда сочту вас подготовленными для неё. Этот день наступил, румалийцы. Сегодня я посвящу вас в мои планы, хотя не думаю, что они прозвучат для вас как гром средь ясного неба. Кое-кто из вас давно догадался о них либо близок к прозрению. Но одно известно вам всем без исключения: я ваш принц, старший сын вашего законного повелителя, перебивающегося на чужбине жалкими крохами сострадательного гостеприимства. И, значит, цель у меня одна: восстановить справедливый ход истории и царствование моего отца, вашего подлинного владыки. Ради этого я готов вести вас на штурм столицы, занятой моим дядей и его прихвостнями. Никто, кроме меня, не скинет узурпатора, ибо я единственный из детей моего отца, достигший зрелого возраста. Но я ничто без вас, потому что одному мне не справиться с этой шайкой. Я не тащу вас за собой на верёвке, хочу, чтобы вы сами выбрали между союзом со мной и рабством у Муселима. Пусть Аллах, наш милостивый милосердный владыка, царь в день Суда, поможет вам сделать правильный выбор.

Сарнияр умолк. Глаза его горели, словно два светоча добра, освещая потемневшее от притока крови лицо. В этот момент откровения он был прекрасен, как юный Иосиф. Феллахи стояли под палящим солнцем, как будто приросли ногами к земле и, затаив дыхание, внимали его звучному, раскатистому голосу. Когда он стих, стал слышен шелест ветра в зарослях ракитника и далёкий крик какой-то одинокой птицы - такая в их рядах водворилась тишина.

Рахим с восхищением смотрел на своего молодого господина, не в силах выдавить ни звука.

- У вас просто дар трибуна, ваше высочество, - наконец изрёк он. - Такую речь припасли…

- Это был экспромт, Рахим, - признался Сарнияр, улыбаясь.

Тишину разорвал гром рукоплесканий, и феллахи загомонили все разом, перекрикивая друг друга:

- Мы с вами, Сарнияр Измаил! Ведите нас, отважный румалиец! Смерть проклятому узурпатору и своре его ненасытных псов!

Феллахи сорвали с себя шапки и побросали их к ногам царевича. А затем дружно преклонили колени и поцеловали землю у его ног в знак того, что теперь у них одна дорога - та, которую выбрал он.

* * *

Войско тронулось в поход на рассвете следующего дня. Проезжая через селения, лепившиеся к холмам Рубаль-Хали подобно ласточкиным гнёздам, Сарнияр Измаил собирал их жителей на площади и произносил гневные обличительные речи в адрес своего дяди. Селяне слушали его, сдерживая дыхание, а чуть он замолкал, дружно бросали мотыги и присоединялись к его войску. Число его сторонников множилось с каждым днём. По мере приближения к столице армия его росла словно снежный ком, вбирая в себя всё новые и новые добровольческие отряды. Подобно щупальцам гигантского спрута она раскинула свои огромные руки над страной, вовлечённой в стихию массового бунта.

Подобравшись к столице, авангардный отряд залёг в полумиле от города и выставил часовых поджидать условного сигнала с высокой башни, занятой Рахимом и его подчинёнными.

- Сегодня черёд Рахима нести дозор на сторожевой вышке, - сообщил Сарнияр своим людям. - Как только пробьёт полночь, он сам откроет нам ворота. Всем быть начеку! Мы возьмём Муселима в постели тёпленьким.

Тут к Сарнияру приблизился один из дозорных.

- Ваше высочество, к нам скачет какой-то отряд.

Сарнияр высунул голову из оврага.

- Неужели мой дядя выслал на нас свою конницу? А я-то надеялся застать его врасплох.

В овраг спустился незнакомый мужчина крепкого телосложения и потребовал провести его к старшому. Поверх сермяжной рубахи на нём красовался длиннополый вышитый золотом кафтан явно с царского плеча. Высокую войлочную шапку украшал пучок пышных перьев, скреплённый двумя золотыми обручами - знаком особых заслуг перед Османской империей. Его квадратный подбородок был рассечён надвое ударом меча или сабли, под чёрной подковой усов поблёскивали острые как у шакала клыки.

- Вы командир? - обратился он к юноше, опытным глазом угадав в нём старшего по рангу.

- Я Сарнияр Измаил, наследник этой страны, - гордо отвечал Сарнияр.

Незнакомец отдал ему честь и тоже представился.

- Нуреддин-ага, старшина турецких янычаров.

Сарнияр сразу оживился и панибратски положил руку ему на плечо.

- Выпьете со мной чару финиковой бражки, ага?

- Э-э… - смешался янычар, - вообще-то Коран запрещает употреблять подобные напитки.

- Знаю, - вздохнул Сарнияр, - но мы, румалийцы, произошли от горстки крестоносцев, уцелевших в неравном бою с сарацинами. Устав кочевать по пустыням Аравии, наши предки основали Румайлу. Поначалу она представляла собой палаточный городок, но за века так разрослась, что могла уживаться с соседями, только сделавшись исламской страной. Мы стараемся жить по заветам Пророка, но два из них нам трудно принять.

- Вот как? - заинтересовался старшина янычаров. - И какие же?

- Отказ от вина и многожёнство. Странно, что вы спрашиваете меня об этом. Вы прослужили этой стране много лет...

- Хм! - усмехнулся Нуреддин-ага, с удовольствием прихлёбывая бражку. - Я служил царю, который пьёт вино. Но этот порок может сойти за добродетель в сравнении с другим его пороком. В своём дворце он не держит женщин, вместо сладостных гурий его ублажают прекрасные юноши.

- И вы с усердием служите этому развратнику? - гневно воскликнул Сарнияр.

- Я ему больше не служу, - задорно объявил здоровяк. - Контракт мой закончился, а этот, с позволения сказать, самодержец даже не потрудился его оплатить. А между тем я не прочь здесь остаться. Янычары исконно служат Османам пехотой, а Румайла посадила мой полк на коней, уравняв нас с султанскими сепахами (прим. автора: воины султанской кавалерии). Догадываясь, с какой целью вы тут залегли, я пришёл предложить вам свои услуги. Полагаю, полторы тысячи обученных бойцов для неё не будут лишними.

- На каких условиях? - деловито спросил Сарнияр.

- Чума египетская! - ругнулся захмелевший старшина. - Кормите досыта!

- Поите бражкой, - подсказал Сарнияр.

- Ну, иногда… в порядке исключения, - согласился Нуреддин-ага.

- Тёплая постель…

- Да, ну и своевременное жалованье. Чего ж ещё желать вояке?

- Мне повезло, что я имею дело с человеком вашего толка. Ну что ж, договорились, ага. А теперь позвольте посвятить вас в свой план.

* * *