На следующий год — в Иерусалиме

Виадук. Часть 1

2 марта. 2004 год

Я стою перед зеркалом и расчёсываю волосы. Пора бы сходить в парикмахерскую, Лихацкий уже дважды делал мне замечания, чтобы я постригся. Лично мне нравится носить более длинные волосы, чтобы уши были прикрыты, а не торчали в разные стороны. Тем более волосы у меня тёмного цвета, мне идёт. Ненавижу стрижку «ёжиком» – это выглядит убого, у нас большая часть отдела ходит именно с такой короткой стрижкой. Я и так иду на уступки начальству, бреюсь каждый день или же через день. На праздники и особые даты заставляют носить форму, это тоже не может не раздражать. Мой рост метр восемьдесят пять, но каждый год мне выдают форму не по размеру, она всегда оказывается велика. Благо, что хоть в обычные будни разрешают носить обычную одежду, лишь бы она была однотонной, и чтобы это не были спортивные костюмы и куртки. Но что поделать, такова работа в милиции.

Я сделал осознанный выбор, когда решил остаться на службе. Я продолжаю жить отдельно от родителей, на съёмной квартире. Честно говоря, оставаться в милиции или же нет – было довольно сложным выбором. Тогда, осенью две тысячи третьего, «Дело о городском стрелке» было последним, над которым мы работали с Андреем Сергеевичем вместе. Он ушёл из милиции, хотя и говорил, что, возможно, потом вернётся на службу, а может, найдёт более спокойную работу. Я не знаю истинных мотивов Андрея Сергеевича, возможно, он просто устал, я бы никогда не сказал, что он испугался работать дальше и поэтому ушёл – это не про него. Тем не менее прошло ещё не так много времени, чтобы делать какие-либо выводы.

Родители уговаривали меня оставить службу. Но, поразмыслив, я понял, что уйдя из милиции, просто в никуда, я не буду знать, чем мне заниматься дальше. У меня не было чёткой цели и каких-либо идей по поводу своих дальнейших планов карьеры и личной жизни. Я решил остаться на службе. Разумеется, восстановился не сразу, мне нужно было какое-то время, чтобы отдохнуть от пережитого, нас тогда чуть не убили. Но в результате убил я, впервые в своей жизни. Пусть тот человек и был преступником, но тем не менее. Спустя время я смирился с этой мыслью: у меня не было выбора – либо мы, либо он. В отделе все считали меня героем, я попал на доску почёта, внеочередное звание мне не дали, но зато прибавили к зарплате солидную премию и поставили в очередь на получение квартиры. Это не могло не радовать: будь у меня своя квартира, можно не тратиться на съём жилья, больше денег в свободном распоряжении, а значит, можно будет подумать и о девушке… и о том, чтобы завести семью. Разумеется, родители не одобрили моего желания остаться на службе в милиции, но это было моё решение, не их, и никто не в силе изменить его, кроме меня самого. «Дело об улыбающемся человеке» и «Дело о городском стрелке» были самыми трудными и самыми значимыми в моей карьере. С момента моего поступления на службу прошло не так много времени, но столько всего произошло, столько воды утекло, словно за спиной уже лет десять, как я работаю в милиции.

Мне не хватало Андрея Сергеевича, мы виделись с ним всего один – два раза в месяц. Я обычно приезжал к нему в гости на пару бокалов виски. Старик по-прежнему принимал таблетки после того ранения в ногу, но всё равно продолжал хлестать виски, в этом весь он: одинокий, больной, но очень умный следователь, который сам ушёл из милиции. Надо бы его навестить на днях… как он там поживает? Мне назначили нового напарника, он был на десять лет старше меня, но в подмётки Андрею Сергеевичу не годился. Благо, мой напарник сейчас в командировке, одному мне работалось и легче, и спокойнее, да и дел серьёзных не было. При этом раскрываемость всё же немного упала, но не критично.

***

Я в отделении на планёрке. Благо, что Лихацкий сейчас в отпуске, его заместитель относится к сотрудникам более лояльно. Сегодня только утро вторника, а у нас уже вызов, звонок поступил от жильцов маленького частного домика, напротив которого они же и обнаружили труп. Это прям под мостом, высота виадука по центру была двадцать семь метров, излюбленное место самоубийц нашего городка. Однако криминалисты, которые выехали ранее, сообщили по телефону, что женщина скончалась от падения, но не там, где её обнаружили, на что указывали все первичные улики, скорее всего, это было убийством. Нелепо со стороны преступника пытаться сделать «постановку» и скрыть улики таким образом. Довольно непривычно, учитывая то, что последние недели три всё было спокойно, до этого же нам попадались только алкаши, которые не поделили между собой последнюю бутылку, готовые ради «горячей воды» пойти на убийство. Дело поручили мне, я особо и не возражал, бумажная работа и разборки пьяниц часом поднадоели. Может быть, что-то новенькое? Это был мой обычный будний день, я сел в машину и выехал по адресу Комсомольская, дом 4. Эта улица проходила прямо под виадуком, соединяющим центральный и восточный районы города.

Постановка. Часть 2

– Ну, что тут сказать? Вы выполнили свой уговор. Чупа-чупсы на столе, сигареты тоже на месте, целая упаковка. С чего же мне лучше начать: с конфет или сигарет?

– Слушай, давай ближе к делу.

– Вот этого я попрошу не делать.

– Чего?

– Не перебивать меня. Я всё расскажу. Но чтобы подвести итог, придётся предаться более ранним воспоминаниям, всё взаимосвязано. Я вообще люблю рассказывать истории. Так с чего же мне начать?

– Как хочешь, начинай с начала.

– Да я не про это. С чупа-чупсов или с сигарет?

Я смотрю на него и прекрасно понимаю, что моя лёгкость и непринуждённость его раздражают. У меня создаётся такое впечатление, что моя постановка продолжается. Текст отскакивает от зубов, словно мы – это актёры, которые идеально играют свои роли. Словно мы учили этот диалог много-много дней. И вот, наконец, спектакль подходит к своему завершению. Жаль, конечно, что всё именно так, а не как мне хотелось. Я беру в руки конфету, снимая с неё обёртку, продолжаю рассуждать:

– Ладно, начну с чупа-чупса, эти конфеты меня успокаивают и в то же время помогают думать ничуть не хуже сигарет… Человек всегда стремился к чему-то большему, деньги и женщины – это желания обывателей. У нас же с Артёмом было нечто более возвышенное, мы хотели власти над толпой, признания, внимания. И всё это у нас было в тот самый момент, когда мы выходили на сцену, свет прожекторов освещал наших персонажей, внимание зрителей было нашим. Но этот гадёныш сделал что-то из ряда вон выходящее, а потом и его друг спустя два года.

– Да, ну а ты…