Возрождение Я Сорвала Джек пот дорама

Аравия, 1589 год.

Поддерживая двумя руками распухший живот, Гюльфем вошла в трапезную, где её ждал Хусейн. Стол в виде длинной доски, установленной на козлах, был накрыт нехитрыми яствами, приготовленными из молока, куриных яиц, овощей и злаков. В последнее время постаревший наставник царя предпочитал простую неприхотливую кухню и полностью отказался от вина, хотя и раньше употреблял его только по особым случаям. Теперь все праздники он отмечал айраном - вином стариков - и закусывал мякишем хлеба или горбушкой, размоченной в нём же. Гюльфем подозревала, что у него начали выпадать зубы. Но он был слишком горд, чтобы признаться в этом.

При виде подопечной Хусейн встал из-за стола и поспешил к ней. Поддерживая Гюльфем, он подвёл её к столу, где лежала большая удобная подушка, принесённая специально для неё. Гюльфем буквально растеклась по ней как студень. В последний месяц живот у неё опустился, ей стало легче дышать, но трудно ходить и особенно сидеть за столом.

Устроившись рядом, Хусейн подождал, пока она отдышится и сказал, как бы извиняясь:

- Ужин сегодня лёгкий, дочка. Мне кажется, нам обоим лучше воздерживаться от мясной пищи, хотя бы по вечерам. Я уже с трудом её перевариваю, а ты вот-вот должна разрешиться. Повитуха сказала, что на пустой желудок легче родить.

- Благодарю за вашу заботу, Ходжа (прим. автора: учитель), - рассеянно отвечала Гюльфем.

- Зови меня отцом, - ласково попросил он.

От его неожиданной просьбы у неё стало сухо во рту, и она отпила пару глотков из своей чаши, куда он заботливо налил ей айран.

- Пожалуйста, уважь старика, - не отставал он. - Я со своей стороны давно почитаю тебя дочкой.

Она была удивлена и смущена.

- Мне приятно это слышать, но… немного странно. Ведь ваш воспитанник, которого вы считаете сыном, кажется, уже и думать про меня забыл.

- А какое мне до него дело? - вдруг сказал Хусейн, приведя её в ещё большее удивление. - У меня своя голова на плечах, чтобы думать, и своё собственное сердце, чтобы не забывать. И если он забыл о своём долге, то я, как его бывший наставник, могу только осудить его за это. А как свободный и независимый человек, взять его долг на себя. К сожалению, не в моих силах выплатить его целиком. Но это и не требуется. Я уже проконсультировался с кадием. Есть две возможности, дочка.

Гюльфем уставилась на него во все глаза. Каждой своей репликой он поражал её всё сильнее и сильнее.

- Я не понимаю, о чём вы говорите, - пролепетала она.

- Сейчас всё растолкую, - пообещал старик.

В его выцветших серых глазах зажёгся задорный огонёк, осветив их молодым блеском. Гюльфем снова обратила внимание, как уже обращала не раз, на его породистую внешность. Время пощадило благородную красоту его лица, тронутого чуть видимой сеточкой морщин, черты его сохранили чёткость и выразительность. Дома он никогда не носил тюрбана, а без него смотрелся моложе. Его слегка поредевшие каштановые волосы были прихвачены сединой лишь у самых висков.

- Итак, первая возможность, - молвил он, загибая мизинец. - Я могу попросить одного из своих сыновей жениться на тебе и усыновить твоего ребёнка. И вторая, - он загнул безымянный палец, - я могу сам заключить с тобой брак. О, не бойся, дочка, - воскликнул он, заметив ужас в её глазах, - это чистая формальность. Наши отношения останутся прежними, но ты будешь защищена со всех сторон, и никто не посмеет оспорить моё завещание. Я решил всё, что у меня есть, завещать твоему сыну. Давно хотел это сделать, да кадий меня отговорил. Сказал, что лучше подождать до его рождения.

Гюльфем пришла в полное замешательство.

- Я всё-таки не понимаю…

- Ну, что тут неясного, - проворчал Хусейн, уткнув глаза в голубую фаянсовую тарелку с овощным рагу. - Повелитель, судя по всему, не намерен признавать своё дитя и нести за него ответственность. За те полгода, что мы прожили с тобой под одной крышей, он ни разу тебя не навестил. Хуже того, не написал ни строчки. Как ты просила, я регулярно сообщал ему, как развивается беременность. Что нет никаких осложнений, слава Аллаху. Может быть, следовало наоборот напугать его, что есть угроза выкидыша, но я не осмелился. А в ответ, увы, полнейшая тишина. Совершенно очевидно, что ни ты сама, ни ваш будущий ребёнок его больше не волнуете.

Гюльфем уронила голову на руки и тихо заплакала. Ей безумно захотелось, чтобы пол под ней разверзся и поглотил её вместе с плодом её злосчастной любви. Тогда бы ей не пришлось терпеть эту невыносимую пытку.

Когда она подняла залитое слезами лицо и взглянула на Хусейна, то сразу заметила тень, омрачившую его ясное чело. Он явно хотел добавить что-то к уже сказанному, но не решался, видя, сколько боли это ей причиняет.

- Вы о чём-то умалчиваете, Ходжа. Умоляю, раз уж вы начали говорить, изложите всё до конца. Не надо меня щадить. Вы не сделаете мне ещё больнее, чем уже сделали.

- Ты уверена, дочка? - мельком взглянув на неё, спросил он.

- Конечно, - улыбнулась сквозь слёзы Гюльфем. - Ведь вы пока не сказали мне ничего, о чём бы я не знала сама. Всего-то озвучили мою беду и обозначили её размеры.

- Я скажу тебе то, чего ты пока не знаешь, - отважился Хусейн. - Месяц назад я написал последнее письмо повелителю, напомнив в нём, что он обещал приехать к родам, а они уже на подходе. Только на сей раз я малость схитрил - вложил это послание в другое, адресованное его начальнику стражи. В нём я попросил, как его доверенное лицо, открыть нам, отчего он с нами так поступает и что могло заставить его отвернуться от нас.

Гюльфем сделала нетерпеливое движение, но Хусейн протянул к ней руку, моля о терпении.

- Две недели назад я получил ответ.

- От повелителя? - с надеждой спросила она.

Старик глубоко вздохнул.

- Нет, дитя моё, от его нового начальника стражи Рустема. Прежде всего, он сообщил, что Бехрам неожиданно исчез и теперь он занимает его место. Я не знаком с этим человеком, но отдаю ему должное. Он серьёзно относится к своим обязанностям, потому как дал мне исчерпывающее объяснение тому, что происходит с государем. Каких только догадок мы с тобой ни строили, но такого поворота событий не могли себе представить.

- Так что с ним случилось? Ради Аллаха, не тяните!

Набрав в грудь воздуха, Хусейн провещал:

- Оказывается, пока государь был здесь, его жена сбежала из дворца, оставив ему прощальную записку. В ней сообщалось… В общем, не буду тебя томить, скажу в двух словах. Она узнала о его связи с тобой и решила вернуться на родину. Во дворце все до сих пор в недоумении, как ей это удалось. А государь так в полном отчаянии. Она ведь тоже ждала дитя, как и ты. Царица Хафиза посоветовала сыну послать письмо султану Акбару с требованием отдать им ребёнка, когда он родится. Они понадеялись на то, что беглянка не захочет с ним расставаться, и они вернутся вместе. Но не тут-то было.

- Им не отдали дитя? - задержав дыхание, спросила Гюльфем.

- Нет, отчего же, отдали как миленькие. Это оказалась девочка, похожая на свою мать так, что никаких сомнений в своём отцовстве у повелителя не возникло. Он побаивался, что его могут обмануть, подсунув ему чужого ребёнка, пока не увидел малютку. Но дело-то не в этом. Жена его осталась в Индии, а Рустем по секрету сообщает, что он больше хотел вернуть её, чем плод их любви. Сказать, что он был разочарован, значит, ничего не сказать. Его охватила глубокая апатия, какая часто приходит на смену отчаянию. Он перестал следить не только за собой, но и за своей державой. Забросил все дела и начал пить, причём со страшной силой. Слава богу, что у него есть мудрые советники, которые вершат их за него. Однако это может плохо кончиться. Понимая, что трону грозит новый переворот, царица Хафиза нашла ещё способ обнадёжить сына. Вернее, целых два.

- Какие же? - замерла Гюльфем.

- Во-первых, она внушила ему, что пока от него не требуют развода, не всё ещё потеряно. Гордячка истоскуется по дочери и сама изъявит желание помириться с ним, хотя бы ради неё. Или на худой конец попросит разрешения повидаться с ней, и дело останется за малым.

В потускневших от слёз глазах Гюльфем блеснула искра надежды.

- Когда-нибудь ему надоест ждать у моря погоды, - воскликнула она, сжимая ладони. - И тогда он вспомнит обо мне, о сыне, которого я рожу со дня на день. Жена не дала ему сына, а Румайла так нуждается в наследнике.

Хусейн покачал головой, отметая её доводы.

- Не тешь себя надеждой, дочка. Очевидно, он очень крепко её любит. И пока они не разведены, будет терпеливо ждать у моря погоды, иными словами, перемены к лучшему. Не жди, что его терпение иссякнет. Скорее её обида на него пройдёт; она остынет и опомнится. Подумай сама: раз у него не просят развода, значит, не больно и хотят. Вот почему он не даёт нам о себе знать. Ему страшно к тебе приблизиться, он боится…

- … её спугнуть? - усмехнулась Гюльфем.

- Вот! - ударил в ладоши Хусейн. - Лучше смейся, а не плачь! Не показывай никому своей боли. Пусть никто, кроме меня, не увидит, как тебе тяжело.

Она опять уронила лицо в ладони, но вдруг, что-то вспомнив, подняла на него глаза и спросила:

- А второй способ? Вы сказали, что его мать нашла ещё какой-то выход. Какой же?

Хусейн пожал плечами.

- Рустем ничего о нём не сообщает. Упомянул, что это тайна за семью замками. Конечно, ему при его должности положено всё знать, но… думаю, тут нет ничего полезного для нас, иначе он бы не наводил туману. У меня сложилось о нём хорошее впечатление. Кажется, он сочувствует нам.

- Я хочу почитать его письмо, - сказала Гюльфем.

- Это ни к чему, - возразил Хусейн. - По-моему, и так всё предельно ясно. Ты должна забыть о повелителе и подумать о сыне. Понимаю, как тебе нелегко смириться с тем, что его отец не хочет признавать его, но это необходимо сделать. Возьми себя в руки. Он не приедет к твоим родам, как обещал. Ну, и бог ему судья! Мы сами со всем справимся. Я-то, слава Аллаху, не отказываюсь от вас. Мы оформим брак, но фактически ты будешь мне за дочь, а твой сын за внука. Я богат; не так, как мой ученик, но всё же вполне обеспечен. Поместье приносит мне хороший доход, особенно конеферма. Я давно поставляю своих рысаков не только ко двору, но и за границу. Всё, всё, что я имею, достанется вам!