Чёрный цветок

***Анри

Выхожу из съёмной квартиры на окраине Гарлема[1], где я развлекался с очередной дамочкой, и стою разглядывая расписанные перлами народной мудрости стены: «Не прислоняйся, мы не знакомы», «Она хотела шубу и отдых на Канарах, а я послал её на ЙУХ: там теплее».

Умно. Последнее надо запомнить.

Скучающе жду, когда подъедет Трей и заберёт меня из этого убогого района. Внезапно взглядом зацепляюсь за мулата в мешковатых рэперских штанах, одетых явно, чтобы скрыть под ними другие, с полными карманами наркоты и «колёс». Футболка-сетка позволяет беспрепятственно любоваться фигурой подростка, чем я занимаюсь, дабы скрасить ожидание.

Парень красив. Очень. Ему бы с такой осанкой и мордашкой на подиуме или в кино блистать, а он прозябает толкачом дури. Хотя… с таким-то телом, может, не только дури? Услугами шлюх я не пользуюсь, но ради него, пожалуй, сделал бы исключение.

Гладкая кожа цвета молочного шоколада, рельефные, не перекачанные мышцы, кубики пресса, по которым так и хочется пройтись языком. Допускаю, что парень занимается каким-то спортом: американским футболом или боксом.

Внимательнее вглядываюсь в лицо торговца. Н-даа… Наверное, многие при встрече с ним пересматривают своё скептическое отношение к возвышенной любви с первого взгляда. А вот меня, как более циничную личность, интересует приземлённый и более реальный секс с несовершеннолетним.

Высокие скулы, аккуратный нос, красиво очерченные губы. Не толстые, как у большинства чернокожих, совсем нет. Они были чуть припухшими и сладкими даже на вид. Их хотелось ласкать, кусать и облизывать. Смаковать словно конфеты, зная, что с каждым поцелуем лакомство будет приносить все больше и больше радости. Глаза… Стой! Отвернулся. Чёрт. Ладно, потерплю. Тем более, что задний фасад очень даже хорош: широкая спина, тонкая талия, узкие бёдра. На пояснице что-то темнеет. Татуировка? Жаль, деталей не разобрать: она наполовину скрыта широким поясом.

За время своего изучения успеваю возненавидеть громко именуемую «штанами» хламиду. Она совсем не обтягивает его задницу и ноги, скрадывая линии. Прислонившись к фонарному столбу не далее чем в десяти ярдах от мулатистого продавца, наблюдаю привычную для этого места картину. Благо на мне затемнённые очки, и объект не замечает, как пристально я за ним слежу. Он видит лишь заросшего щетиной белого мужика, который не будет помехой тёмным делишкам.

К рэперу подваливает худой, бледный ушлёпок, то бишь клиент. Они пожимают друг другу руки, и, в обмен на мятые купюры, крошечный пакетик перекочёвывает к покупателю.

Застукай я кого-то за подобным занятием на моей территории — убил бы на месте. Хочется сказать: обоих, но вряд ли, уж больно понравилась «шоколадка».

Ненавижу наркоманское быдло. Одни готовы продать мать за дозу, другие травят детей ради бабок. В какую выгребную яму скатился наш долбанный мир? Блаженно улыбнувшись, торчок сваливает. Как только он скрывается за углом, заинтриговавший меня мулат сползает вдоль разрисованной граффити стены на затоптанный, заплёванный жвачками асфальт и прячет лицо в ладонях, зашторившись поверх множеством косичек-змеек. Мне всегда было любопытно: не болит ли от такой причёски голова?

Порываюсь подойти, и останавливаюсь. Едва ли парень хочет быть застигнутым при проявлении слабости. А может, ему тоже надо ширнуться? От этой догадки меня коробит. Он не похож на нарика, возможно, просто накатила усталость, а я дёргаюсь. Заговорю с ним и буду грубо послан в невиданные дали, а что будет именно так, ясно, исходя из его профессии. Да и вообще — это же Гарлем, чего ещё ждать от местной шпаны?

Посидев некоторое время, он отнимает руки, и я зависаю как «виндовска».

Миндалевидные тёмно-карие глаза обрамляют мокрые слипшиеся стрелки ресниц. Боль, грусть и обречённость скатываются хрустальными каплями по щекам. Парень смаргивает влагу и я, проводив взглядом одну слезу, замечаю на его скуле синяк.

Внутри вскипает злость. Кто посмел испортить совершенство? За что?

Глядя прямо перед собой и абсолютно не обращая на меня внимания, подросток, отряхиваясь, поднимается. Слабость забыта — стойкий оловянный солдатик снова в строю уличных наркоторговцев.

Возле меня притормаживает джип, яркой для города камуфляжной расцветки, и Трейвис услужливо распахивает дверь.

— А где твоя тачка? — спрашивает помощник и лучший друг по совместительству, как только я оказываюсь в салоне.

— За ночь разобрали на запчасти. Пришлёшь Рикса, пусть заберёт то, что осталось.

— Ты невероятен, Анри! «Ночь любви» тебе обошлась в сто тридцать штук. Прими мои поздравления.

Я смеюсь:

— Было бы смешно, если б не было так грустно.

— Девочка хоть того стоила?

— Я столько вчера выжрал, что ни «ху», ни «я» не помню, а она свалила до моего пробуждения.

— Так ты из-за этого такой задумчиво-подавленный?

— Правду говорят, что мулаты самые красивые люди на земле, — невпопад выдаю я.

— Чего? — глаза Трейвиса Кетчера становятся размером с серебряный доллар.

— Да так, мысли вслух. Видел парня, стоящего недалеко от меня? — вопрос риторический, я знаю, что Трей замечает всё и всех. — До вечера нарой о нём инфу.

— Да чё рыть? Кеджа здесь каждая собака знает, — отзывается друг.

— Кедж, это имя или прозвище?

— Вроде кличка, хотя хрен разберёшь. У нигеров всё не как у людей.

— Он полукровка.