Игры Трианли: Том Второй

«Игры Трианли»

Арка Третья:

Путь в тысячу песен

Глава тридцать четвёртая

Лишь только прозвучала в тронном зале красноречивая фраза, новоиспечённый король Николас Релес Первый сразу же издал свой первый указ:

- Отныне больше никакого рабства!

Знать и аристократия Домении испытала тяжелейший шок. Как так? Ведь на рабском труде и работорговле держалась вся экономика страны! Великая Танута оставалась в прекрасной дружественной коалиции с Доменией благодаря их долгим торговым отношениям. Однако народ этой страны и не подозревал что случится дальше. Костаро объявил о своей поддержке, после чего, все храмы четырёх святых в Домении были разрушены, а на их месте стали строиться костарианские церкви и соборы. В Мерцающий дворец прибыл сам Архиепископ Просектурион, на площади героев устроился пышный праздник, где он прилюдно короновал Николаса как первого короля Домении исповедующего костарианство.

Восстание знати, бунт только что освобождённых рабов, хаос родившийся в результате этих деяний был успешно предотвращён. И всё благодаря тому, что на своей коронации Николас вместо скипетра и сферы решил взять Посох Порядка. Архиепископ торжественно объявил юношу королём, и он, стукнув посохом подле ног своих сотворил могущественное заклятье повиновения.

Оно вспыхнуло ярким ледяным огнём и прошлось вдоль всей земли Глебоса. Накрыло собой Даблес, Глоти, даже Рыжие горы. Лишь сквозь Нурбулатскую стену прорваться не сумело, а фейри Юголесья заранее подготовившись, укрыли свой дом защитным барьером.

Маленькие девочки: Риала и Элеина помнили этот день как самый суетливый и странный. Утром все спешили, будто бы на праздник, только Вакшми еле передвигала ногами, и не готовила стол вкусностей. Старая цыганка вообще сегодня была сама не своя. Утром ласточка принесла ей письмо от Сприга, прочитав которое, Вакшми заплакала. На все их вопросы взрослые так и не ответили, сухо сказав обеим, что всё хорошо.

Синхо, взяв на руки рыженькую Риалу, повесил на другое плечо охотничью сумку с дубинкой, постучался в хижину соседей, после чего они впятером отправились на холм. Там к ним попозже присоединились Мира, поддерживающая Вакшми, помогающая им Элеина, Ласари, козлорог Юнус, и летающие вокруг феи.

Все они по указке сивиллы расселись в круг, где по середине Мира начала производить странные манипуляции. Она взяла из сумки Синхо странный мешочек с бурым песком и рассыпала его кольцом внутри круга. Потом она, взяв из рук Юнуса связку подорожника, омелы, зверобоя, и подлунника, подожгла их и овеяла этим дымом пространство. Всё это время из её уст лилась звонкая резкая песнь из монотонно повторяющихся слов на незнакомом языке. Лишь Риала, немного изучая сивилльский могла разобрать о чём пела её мама.

Солнце достигло зенита, все взялись за руки, когда Мира присоединилась к кругу, сев подле мужа. Её пение изменилось, перетекло в более мелодичное и свободное. Голос эхом пронёсся по Юголесью, и на этот зов к холму пришли остальные фейри, лесные звери, дриады, и даже сама Хранительница леса. Она показалась в обличье невысокой красивой девы, чья одежда развивалась на ветру молодыми зелёными листьями. Хранительница добавила свой голос в это заклинание, а вслед за ней запели и все её дети - древянницы, фавны, сирины, даже писклявые феечки. Не прошло и минуты, как весь круг, заворожённый мелодией, стал повторять незнакомые им слова.

Элеина никогда раньше не ощущала такого плотного потока магии, звенящего в пространстве мириадами призрачных свирелей. Над кругом воссияло кольцо света, сопровождающееся плавными искрами жизни и веры. Оно поднялось высоко в небо, после чего в мгновенье ока растянулось, окольцевав собой всё Юголесье. После этого ясная синь безоблачного купола разразилась вспышкой ледяного огня. Все ощутили её как некую бесплотную силу сталкивающую их с холма. Как ветер, но без воздуха.

Помимо этого, больше ничего не произошло. Магия схлынула и опустошенные люди в кругу почувствовали себя полностью обессиленными. Синхо прижимающий к себе Миру и старуху Вакшми, печально посмотрел на цыганку. Та, казалось, заснула, однако и Мира и Синхо единственные в кругу знали, что этот день станет для Вакшми последним. Вне зависимости от того, возьмут ли они её с собой на холм или нет. Так по крайне мере она провела свои последние часы не одна. Прочла трогательное письмо от Сприга, которому тоже сообщили о скорой её кончине.

Многие после этого ритуала стали косо посматривать на сивиллу. Разве она не видела хоть какой-нибудь способ сохранить старой цыганке жизнь? Риала и Элеина долго плакали над её телом, а когда Вакшми похоронили, заплакало и само небо. Синхо думал, что уже выплеснул всю печаль, ещё в день, когда Мира ему всё рассказала. Однако в час погребения эльф погрузился в воспоминания, из-за которых на сердце стало невыносимо тоскливо. Старуха была для него и для Сприга как мать. Они нашли её много-много лет назад на улицах Даблеса, побирающуюся и умаляющую о милостыни. В городе практически не было нищих, те либо умирали за зимние заморозки, либо продавали себя в рабство. Эта пожилая женщина заслуживала уважение, ибо она несколько лет умудрялась выживать на улицах, скрываться от работорговцев, да и ещё подворовывать на стороне. Синхо и Сприг однажды ввязались в одно дело по чистке одного дома, в нём они и повстречали Вакшми. Цыганка всего лишь хотела набить карманы хлебом из кухни, а парни, нацелившись на нечто подороже, попали в засаду. По итогу Вакшми спасла их, но её нога была сломана. Парни отвели пожилую женщину к себе убежище, где она и оставалась жить до конца своих дней.

Вакшми обернули в белоснежный саван, возложили ей на грудь священные травы, и закопали рядышком с Фруго. Мира вознесла молитвы, следуя доменийскому обычаю. Зажгла благовония. Синхо по этому случаю даже раздобыл песочные часы - украл из Блистатских крипт. Зеркала попрятали, занавесили. Теперь её освобождённой от плоти душе оставалось ровно сорок дней на то, чтобы отыскать дорогу в потусторонний мир, где она могла воссоединиться со своими родными.

Никто из жителей убежища не мог до конца понять, что случилось с Доменией. Когда Наран вместе с Амитой поехали в Даблес за пополнением провизии, они и представить себе не могли, что обнаружат там совершенно другой город. В своём внешнем облике Даблес почти не изменился, однако украшения, знамёна, обмундирование стражи, и даже воздух внутри - всё другое. Отныне это был город Милиополь, а управлял им по-прежнему Роберт Нуамарилье, только уже не Эрл, а Граф. Люди кругом тоже переменились: старый былой дух приподнятого веселья сменила аура кротости и сдержанности. Народ перестал справлять старые праздники, перешёл на новый календарь, а вместо храма четырёх святых сразу за площадью, теперь строился костарианский собор.

В Релесе довольно быстро возвели первую церковь, так что туда совсем скоро прибыл преподобный отец Себастьян, теперь уже как Епископ и настоятель столичного костарианского храма. Знать под влиянием заклятья стала первой паствой Домении, в числе которой был и сам Николас. Герцогская чета имея на плечах гору обязанностей, покинули Домению и вернулись на родину, однако они регулярно писали новому королю, и присылали отменные партии «Кровавой слезы». По слухам, виноград из которого были сделаны именно эти бутылки вина, давили ступни исключительно девственных дев.

Когда шумиха улеглась и настали спокойные деньки, король Николас, наконец-то смог найти время для себя самого. Иветта отдыхала в своих покоях вместе со своими фрейлинами. Они после чудесной свадьбы в Циэлле, решили, что лучше повременить с консумацией. Вначале Николас должен был провести костарианское войско и успешно совершить переворот Домении, а уж потом наслаждаться супружеской жизнью.

Политическая ситуация обострилась, как только он официально разорвал контракт на половину оркских рабов из Тануты. Нет, он не продал их обратно царице Ануат, он освободил их. И теперь на Тануте происходит подлинный ад. Половина освобождённых озверели и подняли восстание, вторая рвалась продать себя обратно господам. Царица, мягко говоря, была рассерженна на нового короля Домении, но она ничего не могла сделать, так как его защищал Костаро.

Так же из-под рабства Домении были освобождены тритоны Ихефруна. Это ударило по экономике, ибо без евлитовой руды, добываемой ими в подводных гротах, встало производство кораблестроений и не только. Для налаживания добычи Николас решил задействовать всё тех же тритонов, но только уже за плату. Теперь никого из них не держали насильно, каждый мог уйти по собственному желанию, но и кормить их перестали тоже. Отныне каждый тритон был сам за себя. Для рабочих перестроили рабские бараки в более пригодные для жизни, сняли клейма, выдавали плату соизмеримую с добытыми ресурсами. Кого-то это расстраивало, а кто-то на радостях уплывал в глубокий синий океан.

С поддержкой от Костаро так же удалось умерить разбой на водах, а конкретно в заливе Кагос, разделяющий материк и островное королевство Ихефрун. Однако ненадолго. Вскоре многие освобождённые тритоны примкнули к разным пиратским группировкам, и океан снова стал намного опаснее.

Также нельзя проигнорировать тот факт, что многие торговые связи оказались оборванны из-за освобождения рабов. Нурбулат и без того оградился высокой стеной, а единственный безопасный путь на Аекуобеш - это всё тот же залив Кагос, к которому отныне доступ закрыт, из-за разъярённой Тануты. Дело в том, что залив делится на три ветки: та, что разделяет Глебос и Ихефрун (восточная), Глебос и Тануту (юго-западная), и та часть которая перетекает от Ихефруна к впадине между Танутой и Аекуобешем (южная). Безопаснее всего было перебраться из Домении к острову, а оттуда через Тануту отплыть в Аекуобеш. Однако теперь, когда из-за мятежей материк закрыл все свои порты, единственно оставшийся путь был самым опасным во всём мире.

Кхотский бассейн, как его называют люди Глебоса - это огромное водное пространство между тремя материками, наполненное мелкими мёртвыми островами и огромными смертоносными чудищами. Корабли, которые отважились пересечь этот бассейн больше не возвращались в гавань, а тела моряков, которых выбрасывало на берег были истерзаны и разодраны. Лишь изредка, если и удавалось кому-либо выживать в таких путешествиях - все они рассказывали одну и ту же историю о Кхотском змие. Чудовище, охраняющим своё логово. По их словам, он был исполинских размеров, и мог несколько раз окольцевать собой целый фрегат. С чёрной переливающейся тёмной радугой чешуёй, огромными жёлтыми или серебряными глазами да длинными белоснежными клыками. Едва змий раскроет пасть и вырывался рык, похожий на разъярённый рой тысячи пчёл.

Король Николас хотел нанести царице Ануат визит, заколдовать её при помощи посоха, однако что-то всегда мешало ему. Во-первых, любому судну, посмевшему приблизиться к Тануте могло хорошенько не поздоровиться. Во-вторых, когда король пытался вновь взять в руки посох, он всякий раз ощущал сильное иссушение. Словно все силы куда-то уходили. В прошлый раз он такого не чувствовал. Неужели это одна из особенностей артефакта? В-третьих, магия даже такого могущественного предмета могла не подействовать на соседний континент из-за удивительно развитой системы защиты. Аббаты и шаманы богатого оркского царства имели весомое преимущество над воинами Глебоса. Они медитировали каждый день, взывая к своим бесчисленным богам, и умасливая мёртвых. Говорят, сила одного шамана из Тануты равна силе тысячной армии. Верить в это король конечно же не стал, однако проверять слухи самолично не хотелось. Лучше подождать пару годков, пока Посох Порядка снова не наберётся сил. И вот тогда-то можно идти вновь на войну.

Розовый закат приятно окрасил небо, пока король стоял с кубком вина в руке, размышляя о сложностях политики, любуясь на красочные расстеленные облака и проступающую россыпь звёзд. Релес сегодня такой тихий и спокойный. Музыканты больше не играют вдоль перламутровой улицы, а танцовщицы не танцуют. Все таборы и караваны с цыганами постепенно исчезали из столицы, перебираясь куда-то повеселее. Закрылся театр, а за ним и цирк. Невольничий рынок превратился в балаган, где обанкротившиеся дворяне продавали своё имущество.

Вино приятно обожгло горло, оставляя после себя металлический привкус. После той ночи в святилище Николас потерял способность проливать слёзы. Еда не приносила насыщения, кроме этого вина. Николас не до конца понимал, что с ним произошло. Его кожа стала гладкой, а все её изъяны затянулись. Глаза, нос, губы, скулы, всё это очертилось резче, чётче. Взгляд поражал холодностью и красотой. Во время битвы со своим отцом Николас чувствовал себя как никогда сильным. Будто бы все его умения, все навыки, все показатели дошли до предела. Любая рана заживала в считанные минуты, а скорость реакции превышала все его ожидания. Из глубокого омута сложных дум его вывел звук шороха:

В его покои вошли тихие женские шаги. Он обернулся, ожидая увидеть на пороге Иветту, однако вместо неё перед ним стояла бледная женщина. Характерной её чертой был раскрытый третий глаз между бровей. Одетая в скромное потрёпанное платье с пышными рукавами и тугим высоким воротником, в плетёных сандалиях, и с распущенными прямыми волосами, без каких-либо украшений или косметики на лице. Создавалось ощущение, что к нему зашла дворцовая служанка. Однако проницательный взгляд серых глаз, да само наличие третьего, очевидно выдавали её.

- Прошу простить мне мою поспешность, - говорил король, - но, не вы ли та самая сивилла, сбежавшая от моего отца несколько лет назад?

- Всё верно, - подтвердила она. - Позвольте представиться, ваше величество. Меня зовут Селена Авель, и я единственная сивилла живущая в это время, - Мира поклонилась Николасу, а затем подошла ближе. Глаза её, казалось, могли унести с собой целую душу, а холодные тонкие руки оказались намного теплее, чем руки самого короля. Её присутствие здесь обескураживало, и тем не менее, юный король почти сразу же привык к обществу этой женщины.

- Что ж, очень рад знакомству. И позвольте мне принести мои искренние извинения за моего отца. Он был одержим обладанием древней магией.

- В последний раз, когда я была здесь, этот же вид я лицезрела долгими днями и ночами из решётчатого окна башни. Ваш отец схватил меня, как только я попала в это время. Мой глаз тогда ещё не раскрылся, и я не могла дать ему того, чего он хотел.

- «В это время?» - повторил он за сивиллой. - Неужели вы хотите сказать, что являетесь представительницей древней эпохи? - в ответ Мира промолчала. Она посмотрела на опустевший кубок в руках короля, а затем в её серых глазах блеснуло осуждение.

- Вы ступили на тонкий лёд, ваше величество. Я не смогла предупредить вашего отца, да он бы и не послушал меня. Поэтому предупрежу вас: Боги обрушат кару, если вы не снимете наваждение с королевства и не отдадите Посох Порядка Финварре.

- Глупости! Неужели одна из волшебных пророчиц племени сивилл, пришла ко мне в покои, чтобы рассказывать сказки на ночь? Король Фей - это просто выдумка! Никто его никогда не видел и не слышал!

- Неужели вы считаете, что я стала бы вам лгать?

- А откуда мне знать, что это не так?

- Если бы я желала чего-то подобного, я бы повторила трюк чёрного дракона из тёмного мира грёз. Обратилась бы вашей дражайшей наставницей, - Мира взмахнула рукой, и тотчас же её облик преобразился в герцогиню Лию, одетую в роскошное богато украшенное платье с высоким воротником, тугим корсетом и декольте. Она обошла вокруг Николаса, а затем её иллюзия растаяла в воздухе.

- Вот как вы сумели прокрасться ко мне во дворец. При помощи магии...

- Это то немногое на что я способна, ваше величество. Но не бойтесь. Моя цель на сегодня - донести до вас правду. То, что вы сотворили с собой - это зло. Вас больше не радует сладость пищи, вы не видите снов, а касания любимых приносят лишь неутолимый голод. Скоро, когда смерть унесёт вашу жену, а Костаро падёт под гнётом древнего чудовища, вы поймёте, что ошибались. И единственным шансом на спасение Авеи будет лежать только на плечах Финварре. Вы обязаны передать ему Посох, иначе зло восторжествует, и нас уже ничто не спасёт.

Николас молча смотрел в её холодный третий глаз. Ночь пронзала тишиной, а внутри своим сердцем он невольно вернулся в прошлое, когда с таким же надменным высокомерием на него смотрел Казилот.

- Убирайтесь, - прошипел король. - Убирайтесь, иначе, клянусь Фа... кхе-кхе, то есть Костаро, я убью вас!

Мира поклонилась Николасу, а затем покинула его покои. Звон от её мрачного пророчества до сих пор стоял в ушах. Король посмотрел на луны, проявившиеся в юной ночи, и ощутил себя совершенно ничтожно маленьким. Так, словно он до сих пор был всего лишь никчёмным принцем, разочаровывающем своего отца.

- Может, стоило бы её послушать? - раздался тихий родной голос Шина, стоявшего у него за спиной. Николас резко обернулся на него, и при виде добрых глаз, в сердце нахлынула жалость. Никто не мог подействовать на короля так, как этот мёртвый призрак в голове. От его присутствия Николас размягчался, и мысли взрывались ревущей совестью.

- Уходи, - приказывал король. - Ты мне больше не нужен!

В ответ Шин преисполнился глубокой горечью. На него было больно смотреть. Беззвучно прошептал губами: «Мне жаль», а затем растворился в воздухе. Николас тут же достал из внутреннего кармана трубку и кисет с табаком. Поспешил затянуться, дабы горький дым вытурил из головы назойливые мысли. «Я больше не хочу быть рабом своих слабостей! Не хочу наблюдать в бессилии за несправедливостью! Мой народ... тупые овцы! Они ещё поблагодарят меня за освобождение. Да... нужно только немного времени. Они ещё увидят на что я способен!»