Нарисуй мне дождь

ор Г

Й МНЕ

ябр

ки дом, стоящий особняком на углу улицы на-против базара. Здесь всегда было пиво в черных дубовых бочках и горячие, с п

щие обманом и преступлением, как черные черви роились в этом притоне под смачной вывеской «Чебуречная». Их параллельный мир жил своей потаенной жизнью, по своим неписаным законам. Гру

итейным заведением и неформальным клубом. Их жести-куляция, гримасы и издаваемые звуки, под гвалт хмельного веселья, звон и дребезг посуды вносили в здешнюю обстановку чумовой колорит дома умалишен

ав

пять дождь,

анятия на первом курсе медицинского института в конец меня извели. Я мечтал учиться в Запорожье, ступить на берег легендарной Хортицы, известного с времен Константина Багрянородного ос

ометров. Центр – везде и нигде. Надзиратели коммунистического режима домога-лись от всех одинаковости, они подчинили себе этот город. Его построили под линейку в ви-де одной,

умал металлический человек, который по своему хотению перегородил мою Реку, утопил в стоячей воде Гнилого моря Великий луг запорожский. Он до сих пор стоит на берегу изнасилованной Ре

и бесплатно, являя миру пример коммунистической созна-тельности. Для тех, кто отказывался проявлять сознательность, применялись действенные методы разъяснительной работы: высылка, тюрьма или ра

тот желтый дым преисподней и множество других дымов всех цветов радуги парад-ными флагами развиваются на ветру, лисьими хвостами волочатся по улицам, скапливаясь в

опитую оболочку, выкинуть ее на одно из кладбищ, быстро сровняв могилу. В этом городе я начал постигать жизнь в многообразии ее проявлений, от благополучных фасадов, д

лиц я встретил

ии, суетящиеся грызуны и мелкие хищники. Удивляло большое количество непереносимо уродливых лиц, напоминающих каких-то ящуров или доисторических птерода

ных из армии, спортсменов, награж-денных доблестными значками или грамотами, до жителей сельской местности, представи-телей национальных меньшинств, инвалидов, погорельцев, убогих и еще немалый перечень прочих, имеющих пролетарские льготы. Такой подход к поступающим, обеспечивал «соци-альный сост

еченных печатью врожденной глупости. Барственная спесь преподавателей, затаенная недоброжелательность и заметная ограниченность одно

пления в институт я жил в мире подростков, со своими ценностями и обычаями. Их мир был несоизмеримо проще. Здесь же, я чувствовал себя блуждающим в потемках, угодившим в какой-то безвыходный тупик, здесь

ство долга перед всеми моими дедами и прадедами заставляло меня с ответственностью относиться к своему будущему и удерживало от этого шага. Но, все чаще я

ц я не выдержал и, как сын Тараса Бульбы, закопал свой букварь и примчался домой. «