Трагедия онлайнизма

Софи

Жарко. Я встала из-за стола и подошла к окну, распахивая его настежь. Странно, в новостях не предупреждали об аномальной жаре. В Санта-Кларе в начале мая двадцать восемь градусов — нонсенс! Нужно будет на следующем педсовете поднять вопрос о сплит-системах в классы, ну или хотя бы о подвесных вентиляторах. Я на мгновение представила лицо нашего директора и прыснула в кулак. У школы нет финансирования! Бюджет давно распланирован! И вообще, в нашем городе климат умеренный! Да-да, это все преподаватели слышали не раз. И неважно, что в школе дышать нечем, а в мире вообще глобальное потепление!

— Келли, детка, попробуй желтым.

Я неспешно прошлась вдоль мольбертов, поглядывая, что там мои маленькие художники нарисовали. Да, натюрморт у нас сегодня несъедобный. В качестве образца — корзина с тропическими фруктами: синяя папайя — это нечто!

— Ребята, заканчиваем, — объявила я. Звонок через три минуты — пусть руки вымоют под моим контролем, чтобы родители не возмущались пятнами краски на одежде. В восемь лет ребенок должен знать, что вытирать руки о школьную форму не следует, но я ведь учитель, и должна проследить.

Выпроводив последнего ученика, я распахнула дверь — пусть сквозняк погуляет — и принялась изучать рисунки.

— Здесь можно немного подправить, — я взяла пастель и затемнила основание холста, где должна падать тень от корзины. Какая красота! Все-таки детки у меня талантливые.

Подошла к окну. Пейзаж был тривиальный: уроки закончились, и дети спешили домой. Кто-то шел пешком, за кем-то заезжали родители. Мне тоже пора собираться. Сегодня уйду пораньше: папа после операции тяжело отходит — уход ему нужен, а по-хорошему — сиделка. Только ей платить надо, а у нас гора счетов, и все неоплаченные. Остаюсь только я: и за медсестру, и за добытчика.

Я уже хотела закрыть окно и уйти, когда заметила роскошный черный линкольн. К нам такие обычно не заезжают. Интересно, за кем из учеников приехали? Водитель спешно выбежал и открыл пассажирскую дверь: оттуда выпорхнула молодая женщина в темных очках и широкополой шляпе. Бежевое платье-футляр хорошо подчеркивало фигуру и оттеняло золотистую кожу. Я нервно отдернула светлую блузку, заправленную в джинсы. Не всем же в нарядах от кутюр ходить. У меня зато вон, собака есть! У этой женщины наверняка нет, а если есть, то максимум собачка, которая в клатч поместиться может.

— Ох, злая ты, Софи, — вслух поругала себя. Не завидуй! Зависть страшный грех — так еще бабушка говорила.

Рисунки учеников высохли, и я заботливо собрала их в папку, предварительно подписав. Завтра вставлю их в красивую рамку и будет подарок для родителей. Не зря же их дети живопись факультативом посещают.

— Мисс Хантер, — постучали коротко в дверь. Я обернулась. Секретарь нашего директора. Денег на нужды школы нет, а на личного помощника есть. — Директор Хокли хочет с вами поговорить.

Я удивилась. Мою подработку в «Санта-Клара Хай Скул» мы вроде бы вчера обсудили. Что еще случилось?

Дверь в кабинет была приоткрыта, поэтому я спокойно шагнула внутрь, сразу заметив шляпу, лежавшую на столе. Неужели та женщина из линкольна по мою душу?

— Софи, ну что же вы молчали о своей сестре! — радостно подскочил директор. Я же, наоборот, впала в оцепенение. Что?! О чем он?! Тут девушка поднялась и грациозно повернулась. Успокоительного мне, срочно. В двадцать пять у меня начались галлюцинации с раздвоением личности.

— Здравствуй, Софи, — она протянула ко мне руки, желая обняться, но мое тело одеревенело. Так себе получились объятия.

По тем немногочисленным снимкам, которые остались у папы, я знала, что у меня была сестра. Мама тоже была, но о ней я предпочитала не вспоминать. Она бросила отца, когда мне было пять лет. Мать родилась в Нью-Йорке, в богатой семье. Они с папой учились вместе: любовь, страсть, рай в шалаше. Двое детей одним махом: Дэйдра была старшей и родилась сильной и здоровой девочкой. Я появилась через пятнадцать минут и оказалась чахлой и болезненной. Когда нам исполнилось по пять, мама поняла, что жить с простым инженером не для нее. Она вернулась в отчий дом, забрав с собой красивую старшую дочь. Меня оставила с отцом. Нас обоих — нищих неудачников — просили их не беспокоить. Папа пытался добиться права на свидания с дочерью, не хотел, чтобы мы с Дэйдрой потеряли друг друга, но тщетно. Мы им были не нужны. Про нас забыли. Что же произошло за эти двадцать лет?

— Миссис Сторн предложила нам профинансировать проект нового футбольного поля, — тараторил директор, словно боялся упустить удачу, держась за слово, как за хвост золотой рыбки.

Какое финансирование? Ничего не понимаю: я тут причем?! Видимо, мое недоумение слишком ярко отразилось на лице, что Дэйдра многозначительно сжала мою руку — я сразу поняла, что говорить со мной она хочет приватно, но зачем тогда в школу явилась?

— Конечно, я помогу вашей школе. Мы все успеем оформить. Я планирую задержаться в вашем городке. А вы, мистер Хокли, надеюсь, войдете в положение и предоставите Софи отпуск на полгода.

— Что? — шокировано переспросила я. — Я не понимаю…

— Я объясню, — она повернулась и в зеленых глазах была мольба. Ладно, послушаю, что она скажет.

— Конечно, мы все уладим, — согласился директор. Да, когда на горизонте маячат тысячи долларов, ценность любого сотрудника стремится к нулю…

Когда мы вышли на улицу, Дэйдра усадила меня на заднее сиденье линкольна и тут же устроилась рядышком.

— Тебя невозможно застать дома, — с улыбкой выдала она. Я промолчала. Я смотрелась в нее, как в зеркало. Мы были поразительно похожи, но спутать нас невозможно. Я — учительница живописи в маленьком калифорнийском городке, а вот кем была Дэйдра — точно определить сложно: модель, светская львица, жена крупного бизнесмена.

— Давай поговорим без лишних ушей, — словно прочитав мои мысли, сказала она и назвала водителю мой адрес.

Я держалась те пятнадцать минут, что мы добирались до нашего с отцом дома. Когда мы вошли в гостиную, я, не проявляя радушие и гостеприимство, выдала:

— Что происходит?!

— Даже кофе не предложишь? — вскинула бровь она.

Я кивнула, мысленно досчитав до пяти: не люблю, когда мной жонглируют, а именно это я чувствовала во вновь обретенной сестре.

— Конечно, сейчас принесу.

— Софи, это ты? — услышала я голос отца. Разбудили…

— Это папа? — вдруг надломленным голосом спросила Дэйдра. Я даже другими глазами на нее посмотрела. Во мне жила обида на мать и, увы, она перекинулась на сестру, которую, по сути, я не знала. Как ей было все эти двадцать пять лет? Ведь деньги — это далеко не все…

— Да, только он болен.

— Я могу увидеть его.

— Он после операции — ему нельзя волноваться…

— Да, конечно, — поспешно согласилась она, погрустнев. Черт!

— Я думаю, он обрадуется.

Мы поднялись наверх и осторожно вошли в спальню. Папа, видно, только проснулся: взъерошенный и сонный. Нужно помочь ему до ванной дойти. После операции на кишечник ходить еще тяжело.

— Папа, — улыбнулась я, — у нас гости.

Дэйдра вышла вперед — отец ахнул.

— Не волнуйся, — она первая к нему подскочила, помогая сесть в кровати, подкладывая подушку под спину.

— Дэйдра? — шепнул он, вероятно, не веря глазам. — Но как же? Откуда?

Мы втроем проговорили целый час, смеясь и плача, пока отцу не пришла пора пить обезболивающее со снотворным, чтобы восстановиться и набраться сил. Я все еще не понимала причин, по которым сестра вернулась, но папе определенно стало лучше, а мне хотелось верить, что Дэйдра узнала о нас и сразу кинулась разыскивать.

Отец уснул, а мы устроились на заднем дворе в шезлонгах: бассейна здесь не было, зато солнце сегодня баловало. Дэйдра достала сигарету и прикурила.

— Чем он болен? — спросила сухим безэмоциональным тоном. При отце я не позволила развивать эту тему: пусть порадуется встрече и хоть немного отвлечется.

— Рак толстого кишечника.

Она кивнула, делая большую затяжку, прежде чем сказать:

— Мама три месяца назад умерла. Передозировка антидепрессантов.