/0/14494/coverorgin.jpg?v=0b16393e1d0253d53f0e6677bb396a45&imageMogr2/format/webp)
«Мне нравится бить тебя кнутом. Я выбью из тебя всю гордость. Я поставлю тебя на место. Как Ад дрожит передо мной, так задрожишь и ты».
Так думал Молох, осыпая своего пленника ударами кнута. Тот стискивал зубы, корчился, но не вскрикивал — показывал чудеса выносливости. Молоха это раздражало, потому каждый удар был мощнее предыдущего. Пленник стискивал зубы раз от раза сильнее. Кажется, ещё чуть-чуть, и от зубов во рту останется крошка.
Избитый мужчина тяжело дышит, но улыбается. Его длинные чёрные волосы растрёпаны. Он выглядит уставшим, но в глазах всё равно играет огонёк азарта. Пленник заинтригован: что же будет дальше? От периодических ударов его кандалы позвякивают в тишине. Всё происходящее — увлекательная игра, делающая жизнь веселее. Всем своим видом пленник говорит: «Бей же, чего ты ждёшь? Ты же не хочешь, чтобы я заскучал?».
— Брось, Люциан, тебе же больно. Признай это, и я закончу, — палач ходит из стороны в сторону, зачем-то наматывая горько пахнущий искусственной кожей кнут на свой большой кулак.
По габаритам он больше пленника, похожий на языческого бога войны. От палача веет чем-то тлетворным, а в глазах читаются жестокость и желание довлеть надо всеми, кто перед ним. Он был из тех, чей взгляд сразу ощущается даже в толпе — жадный и сверлящий. Если он сопровождал слова этим взглядом, то нельзя было не повиноваться.
Поговаривали, что вместо торжественных лент этот языческий бог предпочитает носить в волосах окровавленные мышечные жилки. Сам он похож на исполина, вырезанного из меди и обожжённого жгучим пламенем. Это не делало палача некрасивым — наоборот, в нём присутствовала животная красота. Стоило такому демону принять настоящий облик — голова его становилась бычьей. Внутри каждого демона скрывался зверь, которого он по возможности пытался скрыть.
Люциану это тоже знакомо: он принимал настоящий облик, но очень редко. По истинной природе своей Моргенштерн был безобразен, как и Молох. Один вид настоящего облика повергал в ужас любого неподготовленного зрителя.
— Никак нет, господин главнокомандующий, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Люциан, слегка подняв голову и выдавив ухмылку.
На ногах генерал стоит крепко и старается говорить как можно меньше, чтобы не выдать своей боли. Спину жгло и саднило так, будто от кожи там осталось одно только приятное воспоминание.
Люциан привлёк внимание главнокомандующего наплевательским отношением к правилам. Не сданные вовремя отчёты, связи с сослуживцами, спутанная бухгалтерия. Главком решил с этим разобраться, чтоб другим было неповадно. Впрочем, тут сыграло свою роль и симпатичное лицо генерала. Молоху сразу захотелось остаться с ним наедине.
— Сколько мы здесь уже? — риторически произнёс Молох, обходя генерала по кругу. — Часа три, не меньше, а ты всё играешь со мной, — он покачал головой и схватил демона за волосы, чтобы больно оттянуть кожу и приложить того лицом об своё крепкое колено.
— Счастливые часов не наблюдают, — Люциан утёр потёкшую кровь, шмыгнул носом и посмотрел на Молоха с вызовом, окровавленный и гордый.
Моргенштерн выпрямился в ожидании новой серии звонких ударов. И он дождался. Несколько раз досталось спине, да так, что всё тело содрогнулось, а ноги подкосились. Генерал решил стоять крепко. Он знал, что Молоху очень хотелось поставить его на колени. Главнокомандующий несколько раз стегнул Люциана по икрам и подставил подножку — генерал сопротивлялся, но всё же рухнул на колени.
— Уже сдаёшься? — оскалился Молох.
— Не сегодня, — с открытым упрямством заявил генерал и с усилием встал. Раны ныли, кровь затекала в брюки, ткань галифе стремительно темнела.
— Тебе говорили, что ты дурак? — пренебрежительно поинтересовался главнокомандующий и наградил пленника настолько хлёстким ударом по груди и плечу, что Люциан взвыл.
— Я, может, и дурак, но точно не слабак, — с усмешкой ответил Моргенштерн, твёрдо стоя на ногах.
Он скрывал боль как умел. Молох понимал, что он сейчас испытывает, и наслаждался моментом. Боль — лошадка с норовом, поди оседлай такую да удержись, не упади. Люциан пока что держался. Что он, что Боль — оба были с характером.
Именно это Молоху в Люциане и понравилось. Жертва изо всех сил старается казаться сильной — можно добиваться криков сколько будет угодно. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Всё это — будто шахматная партия с самим собой, когда в любой момент можно убрать шахматы обратно на полку.
/0/10450/coverorgin.jpg?v=2bbfaaa88ee3de24fdfb426fc4e78a27&imageMogr2/format/webp)
/0/11664/coverorgin.jpg?v=f9ce2cc2f919711db684779b2395206b&imageMogr2/format/webp)
/0/5815/coverorgin.jpg?v=0f2f56088edcf6762e3e04653f7f1f6f&imageMogr2/format/webp)
/0/19646/coverorgin.jpg?v=76dc7bb9fd0c06e010aa80ee5644b93e&imageMogr2/format/webp)
/0/9731/coverorgin.jpg?v=c04d2b76d28207a40a428d77794bc853&imageMogr2/format/webp)