Пять поросят

В Проклятом Болоте, в трущобе лесной

Бежавший невольник лежал.

Он видел — костёр зажигали ночной;

Он слышал собак, за ним рыскавших, вой,

И топот коней различал.

Где светятся искры блудящих огней

В болотной траве, по кустам,

Где лепится мох у древесных корней,

И лозы — все в пятнах, как кожа у змей, —

Ползут по кедровым стволам;

Куда человек заглянуть бы не смел,

Где в зыбкой трясине кругом

Увлаженный дёрн под ногами скрипел,

В колючей и вязкой траве он засел,

Как зверь в логовище своём.

Несчастный старик, истомленный, больной;

Лицо все в глубоких рубцах,

Как в клеймах позорных. Одеждой худой

Не мог он прикрыть и позор свой другой —

Следы от бича на плечах.

Светло и прекрасно на свете всему,

Свобода и радость есть всем!

Вот векша скакнула, вот в сонную тьму

Песнь вольная птиц донеслася к нему.

А он неподвижен и нем!

Рассвета не видел он в жизненной мгле,

В неволе, в цепях, под бичом…

Как Каин, проклятье он нёс на челе,

Безвыходным рабством придавлен к земле,

Как колос тяжёлым цепом!

Михаил Михайлов — Невольник в Проклятом Болоте (с).

Пролог

Темница

Оказались как-то в одной темнице: Волк, Ягнёнок, Ворона, Лис и Тигрица. Лис присматривался ко всем с прищуром, играл на лире, и вдруг спросил:

— Как такие умные, сильные и проворные животные могли тут оказаться?

Волк одарил лиса недоверчивым взглядом, и решил сохранить молчание. Ягнёнок жался от страха в угол, а Тигрица прямолинейно ответила:

— За убийство.

Всё начиналось как анекдот. Шутка Богов. Кто-то просто спросил вслух «Что, если?», и вот Гобелен Судьбы сплёл новый узор…

***

Давным-давно в эпоху, именуемую «до раскола материков», колыбель человечества Авеи звали «Эталада». Над людьми, как и надо всеми смертными, надзирали драконы. Пять городов-государств раскинулось по Эталаде: Дива, Касий, Сепкрат, Мирий и Гимрян. И каждый из них оберегал дракон: Равуса – дракон духа; Ифрит – дракон огня; Зигард – дракон земли; Тайрос – дракон воды; и Варгон – дракон воздуха. Все они установили в землях Эталады жёсткую диктатуру и драконьи законы. Люди, обращённые в рабство, смиренно склонили головы, ибо бессильны они были против бессмертных существ, называющих себя «воплощёнными Богами». И воздвигли храмы, и стали молиться им.

И приносить жертвы…

Жрецы драконов назвались Архонтами, и стали заведовать от имени своих Богов-хозяев над всеми делами людскими. Строились школы, библиотеки, больницы, арены и театры.

А потом пришли колоссы, и началась Титаномахия. Война между драконами и колоссами. Так родилась армия людей, и всё уже не было как прежде. Пригубив чашу крови, рабы познали сражение и ярость. После победы над колоссами, началась эпоха восстаний, подавляемых с особой жестокостью. Целые поселения и деревни уничтожали драконы в отместку за людское вероломство. Они называли это «чисткой». Чисткой зерна от плевел.

И вот, двадцать лет спустя, напряжение достигло своего пика. Волею судьбы в одной и той же темнице оказались пятеро. Пять перстов длани неумолимого рока. Орудия Богов. И их появление знаменовало собой отсчёт новой эры.

Эры эпических героев…

***

Звон ржавых кандалов аккомпанировал перебиранию струн лиры. Финн примостился спиной к стене, опустив голову. Петас — его головной убор с широкими полями, удачно скрывал взгляд, добавляя некую загадочность в его антураже. Пряжка на левой сандалии лопнула, когда Финна тащили сюда, а синяки и ссадины ныли тут и там. Всех здесь ждала одна судьба — смерть. Тем не менее, мелодия его лиры оставалась спокойной, можно даже сказать умиротворяющей.

— Эй! — звонким басом окликнул его незнакомец. — Прекращай это. Голова начинает болеть.

— И что же ты мне сделаешь, сидя в своей клетке? — усмехнулся Финн.

В ответ — молчание. Менестрель опять усмехнулся, но игру учтиво прекратил. Они здесь уже несколько часов. И последним как раз притащили музыканта.

— За что тебя? — поинтересовался Финн.

— Не твоё дело.

— Меня вот за «пропаганду». Я такую балладу сложил о господарях наших драконах. Видимо им не по душе хорошая музыка. И отсутствует чувство юмора…

Кто-то из соседней клетки жалобно всхлипнул. Менестрель обернулся, и разглядел юношу в неверном свете из узенького окошка. Молодой совсем: бледный, худосочный, в одной лишь белой тоге и босой. Но нечто странное присутствовало в нём. То ли взгляд, то ли мимика.

— А тебя-то за что? Отверг ухаживания Архонта?

— Я здесь… — послышался тихий голос. — Я здесь по собственной воле.

— Ну надо же! Никак древо висельников сгорело.

Древо висельников ещё называют «деревом самоубийц». Оно стоит на холме в пятьсот лиг от Див. Несчастные совершают к нему «последнее паломничество», в основном под покровом ночи. Архонт Дивы мог бы уже давным-давно срубить это несчастное древо, однако, похоже, дракону Равусе по нраву, когда рабы сбегают от неё таким образом. Она словно питается их отчаянием.

Вдруг кто-то из клетки наискосок подошёл к прутьям и сильно вдарил по ним. Это напугало паренька по соседству, и тот вжался в угол. Финн разглядел лишь бурую кожу и массивные накаченные мышцы.

— Моя хотеть есть! — шипела другая узница.

— Орк? Во имя Трианли! Здесь орк! — испугался мальчик.

— Непросто орк, — подметил Финн. — Она — гладиатрикс арены Див. Сама Нефтис Хезима! Какая честь! Я лишь однажды видел, как вы сражаетесь. Но… что вы здесь делаете?

— Моя стоять здесь.

— Нет-нет. Я имел ввиду: за что вас сюда посадили?

— За убийство.

— Не понимаю, — озадаченно промолвил Финн, почёсывая отросшую щетину. — Вы каждый день кого-то убиваете на арене. Кого вы убили, что из-за этого вас решили казнить?