Письмо из дома

В этом чёртовом доме — в особняке семейки Боровских — Чечен лоханулся по-крупному.

На самом деле Чечен, конечно же, был вовсе не Чеченом, а погоняло такое приобрёл потому, что отвоевал там, в Чечне, полтора года. Вернулся с располосованным осколками животом и с контузией. Повезло — многие с его призыва и вовсе не вернулись. Лёху-другана в соседний двор матери «грузом двести» привезли.

А в Чечне мир воцарился, дружба и жвачка, «чехи» весь Кавказ под себя подмяли, телик хоть не смотри. Да Чечен и не смотрел, хуле он там не видел.

Вспоминать войну он не хотел, но и забыть не старался. Что его, то его, он ни от чего не отказывался, сам убивал, и его убивали. Но не убили, вот и всё.

И больше он убивать не хотел.

Прочухавшись немного после госпиталя, Чечен оставил хату сеструхе с малыми и отчалил в большой областной город — чтобы все привязанности разом отсечь, как Будда учил.

Отсёк… и заделался Робин Гудом.

Смешно, но когда этот фильм по телику показывали, все серии, — десять лет назад — он сам в Робина из Шервуда играл, с луком и стрелами носился.

А теперь он не играл, он и в самом деле грабил богатых и раздавал деньги бедным, самым бедным, какие есть. Только вот шайки у него никакой не было. Батя, бывший комбат, его крышевал, авторитетом был в этом городе, потому-то Чечен туда и подался. И никого больше над ним не было, кроме Бати и Господа Бога.

Пиздец как хорошо ему стало.

Психуя, Кай Боровский становился хуже бешеного кошака — чуть ли не в горло вцепиться норовил. Когда Боровский-старший со своей новой лялькой задумал отвалить на курорт и взять Кая с собой, он в самый последний момент передумал. Отец попробовал было поорать — но Кай уже пошёл вразнос так, что самому противно стало. Да и похуй, лишь бы все свалили поскорее и глаза не мозолили. А потом он и охрану из особняка попёр, вместе с экономкой. Нахуя сдались эти дармоеды, когда дом на сигнализации?

Дармоеды между тем вымелись с явным облегчением — никто не рвался оставаться наедине с Каем Боровским, чтобы исполнять его капризы. Ну и фак в кулак.

Кай не знал — то ли ему позвать компашку и забабашить пати прямо на лужайке перед домом, то ли самому куда-нибудь забуриться — он пока не решил, куда. Валялся нагишом на широченной, как космодром, кровати в отцовской спальне, по глотку попивал «Чивас» восемнадцатилетней выдержки и гонял шкурку, лениво посматривая голубую порнушку с видака. Скукота кромешная, но с папахеном и — как её там? — с Дариной или Мариной на курорте точно было бы не веселее. Тем более, даже не в Турции и не на Мальте, в Сочняке сраном.

Ближе к полуночи Кай наконец поднялся с измятого замызганного покрывала и, зевая во весь рот, поплёлся в ванную — пёрышки почистить.

Остановившись перед зеркалом, он с удовольствием себя оглядел. Бледный, гибкий, выхоленный — подарок в студию! Глаза синие-синие — не от контактных линз, а от мамочки, за бугор умотавшей с норвежцем-инструктором по горным лыжам. Волосы белокурые, мягкие — тоже от неё, а что клоками торчат — так это стилист постарался. Дорогущий, между прочим, сука, пидор, всё Каю глазки состроить норовил. Но он был не во вкусе Кая.

— К разврату готов! — с удовольствием произнёс Кай и томно потянулся. Почесал белый гладкий живот наманикюренными ногтями, оставляя красные следы, и задумался.

Может, ему стоило сегодня поехать к Мастеру? Давно не встречались. Но такие встречи с кондачка не происходили, надо было заранее договариваться.

Кай дотронулся тонким пальцем до своего ошейника — узкой кожаной полоски с шипами-стразами — и вздохнул, передёрнув худыми плечами.

Ладно, нахуй, подумал он отрешённо. Сначала — мыться, а там видно будет, что делать, а чего не делать.

Чечен отключил камеры по периметру двора и дома — как всегда, легко. Недаром он подолгу готовился к каждой операции — всё дотошно разузнавал, выпытывал. У него были свои источники информации — прислуга, само собой. Теперь, когда хозяин со своей прошмандовкой и сыночком-барчуком отбыли в аэропорт, а потом отчалили и экономка с охранниками, дом оказался в полной власти Чечена.

Он любил и всегда предвкушал эти неторопливые мгновения работы в чужом богатом гнезде. Никогда не хватал что попало, сколько бы оно ни стоило, брал только бабки, желательно валюту, рыжьё, брюлики — всё то, что можно было легко и быстро сбыть.

Он миновал тёмный холл внизу, равнодушно косясь на дорогое барахло. Тонкий игольчатый луч фонарика выхватывал из темноты то золочёные рамы картин высотой в его рост, то белые голые тела мраморных статуи, то кабаньи головы, прибитые к доскам, как в средневековом замке, и прочую лабуду. Такого добра он уже навидался за время своих вылазок в особняки богатеньких буратин.

Он дошёл почти до верха мраморной лестницы, неслышно ступая по устилавшему её ковру, когда из холла второго этажа на ступени перед ним вдруг упал слабый отблеск света и донёсся какой-то невнятный тихий звук.

Чечен замер, как вкопанный, машинально отключив фонарик. Мысленно он выматерил себя в гроб, в душу и в Бога мать. Он лоханулся — позорно, как последний долбоёб.

Кто-то из семейки Боровских остался дома, не уехал!

Пора было рвать когти, но, разъеби всё конём, как же не хотелось! Куш тут дожидался немалый, а с баблом Чечен в последнее время изрядно поиздержался. И прекрасно понимал: уйди он сейчас отсюда, куш этот будет для него потерян с концами — хозяева наверняка насторожатся, обнаружив неисправность своей охранки. Сменят систему или ещё что-нибудь придумают.

При этой мысли Чечен окончательно решил не отступаться. Может, всё к лучшему? Может, объявившийся «нежданчик» ещё и сейф в кабинете ему откроет, если знает код и если его хорошенько припугнуть?

Никакого оружия Чечен при себе не держал — ни ножа, ни ствола. Этим добром он был сыт ещё с Чечни, чтобы таскать его на дело. Он и без того знал, что справится с любым — хоть голыми руками, хоть подручными средствами, если приспичит. А не справится и схватит пулю — так никто не заплачет. Сеструха и не узнает никогда.

Ну, а что появится свидетель, могущий его опознать, Чечен всяко не опасался. Ни по одной ментовской базе он не проходил, у ментов не было ни его фоторобота, ни «пальчиков». Во время работы он всегда надевал тонкие чёрные перчатки, чёрную водолазку под горло и тёмные джинсы. И чёрную же шапочку-пидорчоночку, натянутую до подбородка, с прорезями для глаз и рта. Чистый ниндзя!

Кай как следует понежился в джакузи. Потом небрежно замотался в белое пушистое полотенце и прошлёпал через отцовскую спальню в коридор… но застыл на пороге. Чёткое ощущение того, что в пустом тёмном доме, кроме него, есть кто-то ещё, по-звериному вздыбило ему волоски вдоль позвоночника. Даже задница мурашками покрылась. Блядь, это его и пугало, и будоражило!

У Кая мелькнула мысль: а не запереться ли ему в этой спальне? Но если какой-то хер моржовый влез к ним в хату, то почему сигналка не сработала? Он же включил её после ухода охранников, точно включил! Может, показалось?

Сердце у него неровно и гулко забилось — адреналинчик взбурлил нехило. Такого приступа острого кайфа не давал ему никакой «аттракцион страха», никакие БДСМ-игрульки с заранее оговоренными правилами, никакой съём левых чуваков по клубам. У него сладко заломило в паху. Потуже затянув на бёдрах полотенце, Кай шагнул за порог, вздрагивая от страха и возбуждения. С мокрых волос капала вода, и эти капли льдинками обжигали ему голые плечи.

— Бля-адь… — в восторге простонал он, увидев в полосе света, упавшего из распахнутой двери, чёрную высокую фигуру, застывшую на верхней площадке лестницы.

Барчук хозяйский, вот кто это такой, с досадой сообразил Чечен уже на лету, сбивая с ног тощего, почти что голого парня и беспощадно вминая его щуплое тело в паркет. У того как будто даже кости захрустели.