Геноцид

Да подальше всё пошло?

Поболело и прошло?

Кто расскажет о любви?

В которой прячется тепло?

Где обиды, а где боль?

Всё пройдет само собой?

Как на рану сыпать соль?

Ведь ранила меня стрельбой?

Да подальше всё пошло?

Поболело и прошло?

Кто расскажет о любви?

В которой прячется тепло?

Где обиды, а где боль?

Всё пройдет само собой?

Как на рану сыпать соль?

Ведь ранила меня стрельбой

(с) Поболело и прошло?

HENSY

– Ты, щенок, как смел меня так опозорить?

– Кто знал, что гаишники окажутся несговорчивыми. Но ты прикормишь. У тебя все прикормленные.

Генерал Галай вскочил со стула и облокотился на дрожащие руки, наклоняясь к младшему сыну, а Демьян взгляд отвел и на стены смотрит усмехаясь. Везде отец. То руку жмет самому президенту, то министру обороны, то еще какому– то высокопоставленному индюку.

– Я тебя, гниду такую, оставлю без копейки. Без карточек, без наличности, без машины.

Не смотрит на отца, а презрительно разглядывает портреты на стене, сложив руки за спиной. Темные волосы взъерошены и заправлены за уши, черная косуха сброшена с плеч, на которых места живого нет от татуировок, под курткой только тонкая майка белая с изображением скелета, играющего на гитаре.

– По хер. Засунь свое бабло себе в задницу. Интересно, если бы этот гондон в фуражке протянул тебе ручку – ты бы ее поцеловал?

Зашла секретарша с подносом.

– Или ей в задницу вместе с…

Присвистнул, и отец тут же гаркнул:

– Пошла вон! Я тебя не звал! – обернулся к сыну. – А тыыыы. Чтоб глаза мои тебя не видели, и ключи от машины сюда положил, вместе с портмоне и карточками. Сам зарабатывай!

– Да ради бога! Срать я хотел на твои деньги!

Зеленые глаза парня сверкнули яростью. Он швырнул и кошелёк, и ключи на блестящий, отполированный стол. Генерал Галай протянул руку и схватил сына за плечо, разворачивая его к себе, но тот тут же сбросил его ладонь, глядя исподлобья на отца. Взгляд страшный, волчий. Как будто вот– вот кинется и загрызет живьем.

– Я уже одного сына потерял! Тебя не хочу! Не моими руками!

– Твоими… все было твоими руками, батя! Ты сам прекрасно знаешь. Твоими и… суки той паршивой. Ты даже ее не нашел! Ты был занят своей новой… дыр…

Замахнулся, чтобы ударить сына, но тот отшвырнул руку генерала.

– Заткнись! Не смей так говорить о Ирине!

– Как хочу, так и говорю. В отличие от твоих жополизов, только правду, которая тебе не нравится. Шалава твоя Ирина и живет с тобой ради твоего бабла! Все. Мне пора.

– Куда!

– На работу устраиваться!

Демонстративно чавкая жвачкой снова осмотрел портреты на стене, поправляя куртку и засовывая руки в карманы черных джинсов. Издевательски присвистнул.

– Ты с ними делишься награбленным или они с тобой?

– Неблагодарный щенок! Я тебя содержу! Я! Одеваю, кормлю, развлечения твои оплачиваю!

– О как! Упреки пошли! Забирай все! Трусы, хочешь, сниму?

Начал расстегивать джинсы, но отец пнул его двумя руками в грудь.

– Пошел отсюда. Клоун. Иди…учись. Иначе и оттуда вылетишь. Потому что ты ни на что не годный, бездарный, ленивый лоботряс. Тебе б только на гитаре брынчать и девочек трахать!

– Генетика, пап. Это все генетика.

– Да…генетика. Твоя мама прекрасно играла на…

– Замолчи. Не говори о маме. Никогда не говори о ней. Ты ее имя недостоин вслух произносить.

– Не окончишь универ, будешь на улице у метро играть, милостыню просить! Одна надежда была на Богдана. А теперь…

– А теперь его нет. А я – не он и им никогда не буду.

Развернулся и вышел из кабинета отца, хлопнув дверью. В кармане зазвонил сотовый.