Судьба человека

Тень ко мне повернулась спиной,

Тень уже не танцует со мной.

(с) Наутилус Пампилиус, «Эта музыка будет вечной».

- Ангелина, веди себя прилично, - в который раз за вечер повторила мать, тон ее голоса был серьезным, а брови сведены к переносице. - Сегодня придут важные гости, твоему отцу нужно произвести на них впечатление.

Несмотря на отчасти холодный голос, глаза ее имели теплое выражение. Такое сочетание эмоций на ее благородном лице, определённо, заслуживало внимания художников, пишущих какие-то заезженные библейские сюжеты, потрясающие своим изяществом обывателей.

- Да поняла я, - небрежно отмахивается Ангелина, скрещивая руки на груди. - Марта просила передать тебе...

- Подожди, - перебила ее мать, внимательно рассматривая ее одежду. - Только не говори, что ты решила выйти к гостям в этом? - она вопросительно приподняла тонкую бровь и кивнула, намекая на красное платье дочери.

- Да, ты же сама говорила, чтобы я надела то, что мне нравится. - Ангелина повторила выражение лица матери, подняв одну бровь. Она видимо напряглась, но сдавать позиции не собиралась. - Что тебя не устраивает?

- Твое платье слишком яркое, даже вычурное, - тонкой рукой она указала на колье, надетое Ангелиной. - А это здесь совсем неуместно, здесь нужна тонкая золотая цепочка, а не вот это.

- А мне нравится, - парировала девушка, поджав губы.

- Где та синяя кофта, которую я тебе подарила? Вот надень ее и ту черную юбку, будет отлично смотреться.

- Нет.

- Почему? - она приняла строгий вид, тоже скрестив руки на груди.

- Мне не нравится.

- Имей совесть! Мне тоже много чего не нравится, но я же терплю. Это действительно важно!

- Я не думаю, что гостям так уж будет важно, как я выгляжу, и вряд-ли кто-то заметит, что я вообще приду или не приду.

Тонкие губы побелели от того, как сильно она их поджала. Ангелина прекрасно знала, что мать на грани, но молчать не собиралась. Не в этот раз.

- С таким отношением тебе действительно лучше не приходить. Сиди у себя и не высовывайся. Поняла меня, Лина?

Ангелина хотела бы послать ее в этот момент, попросить ее так не называть, но вместо этого она, сжав руки в кулаки, молча ушла, оставив фигуру в зеленом позади. Она поднималась по лестнице, перебирая в голове самые неприличные ругательства, которые она хотела сказать и которые никогда не произнесет вслух по отношению к матери. Она злилась, но при этом злилась именно на себя, потому что не могла контролировать происходящее внутри. Она считала, что негативные эмоции по отношению к матери, как и негативные эмоции в принципе, явление низменное, к которому лучше не иметь никакого отношения. Этому её учили с раннего возраста, это засело у неё в голове. Ангелина постоянно подавляла в себе эти чувства, но они всё равно норовили вылезти наружу, и вылазили, оставляя царапины на руках и прожигая дыру где-то в области солнечного сплетения.

Надо признать, Инга, её мать, является человеком крайне необычным. Её нельзя считать приятной, но люди к ней тянутся, однако тянулся до того момента, пока не узнают о её нарциссичной натуре. Инга крайне требовательна к себе и окружающим, она не может не контролировать всё вокруг так же, как и смиряться с несогласием в свою сторону. Её отношения с дочерью легко можно называть непростыми, что совершенно неудивительно, когда в доме сожительствуют две, в одинаковой степени, характерные и темпераментные женщины. Мать всегда пыталась превратить дочь в более молодую и удачную версию себя, что раздражало и обижало свободолюбивого и своенравного ребенка. Разумеется, у них были совершенно разные картины мира, на почве чего регулярно разгорались конфликты. Несмотря на эти конфликты и то, что периодически дом напоминал пороховую бочку, они действительно испытывали привязанность друг к другу.

Завышенные требования к ребёнку совершенно стандартное явление интеллигентных семьях, особенно если представители этих семей люди имеющие отношение к миру искусства или науки. Исходя из того, что мать Ангелины является достаточно известной журналисткой, а отец - писателем и сценаристом, требования к дочери были порой близки к невыполнимым. Отец, конечно, являлся меньшим перфекционистом и нарциссом, чем мать, но это вовсе не мешало ему требовать от дочери индивидуальность во всём с раннего детства. Ангелина с этим уже смирилась, но это не мешает испытывать обиду и пытаться подавлять в себе всё, что может быть в «признаком личностной слабости».

В этот вечер к ним в гости должны были явиться коллеги отца. Не так давно Дмитрий Эрастович умудрился утвердить свой сценарий театре, что, в свою очередь, означало начало суматохи и ряд новых знакомств с целью взаимодействия. Отец не нашёл ничего лучшего, кроме собрания всех участников проекта в неформальной обстановке, а точнее застолья. Вдобавок к этой идее пришёлся очень кстати его юбилей, что означало куда более пышный фуршет и куда большую длительность мероприятия, чем обычный званый ужин. Мать так сильно переживала за её внешний вид и идеальность обстановки, потому что полностью была солидарна с отцом, который не раз повторял дочери, что «людям нужно нравиться».

- Лина, - говорил он. - Человеческий фактор - важнейший инструмент, которым нужно уметь пользоваться. Работая с кем-либо, тебе куда проще будет достигнуть результата благодаря работе с заинтересованными людьми, чем с работающими, просто потому что им платят.

«Человеческий фактор - важнейший инструмент». Только и всего. Все чувства - механизм, которым нужно научиться управлять, иначе в этом мире будет слишком тяжело жить.

Ангелина вспомнила несколько раз слова о том, что нужно научиться управлять чувствами, потому что от них зависит её жизнь, после чего подошла к зеркалу. Кажется, мама была права. Это колье действительно сюда не подходит. Ангелина достала шкатулки с украшениями и принялась подбирать подходящее, осознавая, что тонкая золотая цепочка сюда всё-таки не подходит тоже. Выбрав новое украшение под красное шелковое платье, которое она не собиралась сменять, Ангелина тяжело вздохнула.

- Неужели вот так всю жизнь все будут решать за меня? - тихо произнесла она. Голос казался слегка осипшим, оттого, вероятно, и чужим. Она ещё раз посмотрела на себя в зеркало и плюхнулась на кровать.

Спать не хотелось, плакать тоже. Хотелось что-то изменить, дополнить, исправить, но вместо этого оставалось только скулить от безнадёжности, подобно соседской больной собаке. Выходить из комнаты не было ни желания, ни сил, поэтому она зарылась лицом в подушку, наплевав на макияж. Руки, исполосованные едва заметными остатками от царапин, крепко сжимали ткань пододеяльника. Вечерело, на комнату опускались серо-синеватые сумерки, что говорило о скором прибытии отцовских гостей и услужливого маскарада перед ними. Надо сказать, она любила людей, но не любила играть в жизни кого-то, кем она не являлась, чтобы оправдывать ожидания своих родителей и лишний раз их не разочаровывать. Разочарование... Какое-то время назад её жизнь состояла именно из разочарований. Чем старше она становилась, тем более серым, холодным и пустым ей казался мир. Это была смесь из осознания его, мира, скуки и бессилия относительно того, чтобы его изменить.

Погрузившись в рассуждения о том, что её ожидало, она сбилась со счёта времени. Ангелина не знала, сколько прошло: несколько минут или час. Отчего-то она ощутила такую внутреннюю усталость, которую не снимешь самым долгим сном. Наверное, потому что это была не усталость, а безысходность. Её постоянно подвергали критике, ей не давали возможности быть с собой, её заставляли быть лучше, чем она есть, или хотя бы делать вид, что она такая. Это всё смешалось с её детской обидой на то, что, пока добрая часть её ровесников читали сказки, она заучивала Данте, пока они играли в догонялки, она играла на фортепиано. Горло сжал отвратительный, тугой и горький на вкус ком, а внутри снова развернулась чёрная дыра. Ангелина ещё крепче сжала пододеяльник и попыталась проглотить ком назад. Бесполезно.

На первом этаже раздавались шаги и были слышны голоса. Кажется, гости уже пришли. Как только её позовут, начнётся представление. На свой страх и риск, Ангелина не будет переодеваться, вместо этого будет вести себя так, будто всё идёт по плану её матери. Так она докажет, что в действительности гостям на неё всё равно, и себе, и, что самое главное, своей матери. Это будет её маленькая победа, короткий шаг в сторону автономии от родителей и доказательство своей правоты. Даже если ей за эту проделку влетит. Она знает свою партию на фортепиано идеально, в чём она ни на секунду не сомневалась, а значит в гости должны остаться довольными. В конце концов, не зря её муштровали с раннего возраста. Нельзя сказать, что она не любила музыку, но насильственное обучение всё-таки негативно сказывалась на её отношении к музыке. Ей нравилось играть, но свою жизнь она бы ни за что не посвятила этому треклятому фортепиано.

Тем временем к звукам с первого этажа перемешалась лёгкая классическая музыка, какую очень любил отец. На лестнице раздались шаги. Ангелина знала, что это идёт её мать, потому что такая лёгкая, но по-боевому уверенная походка была исключительно у неё, плюс в доме каблуки больше некому носить. Ангелина быстро пересела за стол и создала деловой вид, потому что не хотела казаться бездельницей, а получать выговор за своё безделье и подавно. Она открыла дешёвый бульварный роман и притворилась, что увлечена чтением. Шаги замерли перед дверью, немного погодя та с лёгким щелчком открылась. Она оторвала взгляд от книги и посмотрела на мать, та выглядела чуточку спокойнее.

- Ты готова? - спросила Инга, прикрывая за собой дверь.

- Да, - ответила Ангелина, отворачиваясь назад.

- Сильно на меня сердишься? - нарочито равнодушно спросила мать, садясь на кровать.

- Могла бы меньше, если бы услышала стук, - так же равнодушно ответила Ангелина.

- Так и не переоделась?

- Как видишь, нет.

- Встань-ка, я на тебя посмотрю.

Молча вздохнув, она поднялась с места. Её обижало такое отношение окружающих, неужели в их глазах она нуждается в детальном рассмотрении? Неужели её, как антикварную тарелку, нужно рассматривать под лупой на предмет сколов? Нет, её рассматривают, определенно, не на предмет сколов, а на предмет вшивости. И эти взгляды из-под лупы подобны брошенному в лицо сопливому платку.

Инга прищурила глаза, рассматривая, как сидит на Ангелине красное платье. Она покачала головой, будто отгоняла неприятное видение, а после неодобрительно поцокала языком.

- Всё-таки платье нелепое, - сказала Инга, вставая с места. - Ты выглядишь, как попугай.

- Спасибо за поддержку, мама, - поджимая губы ответила Ангелина. Она села на место. - Мне очень приятно.

- Не за что, Лина, - она открыла дверь, готовясь выйти. - Минут через десять спускайся. Я бы на твоём месте за это время переоделась.

Ещё раз проигнорировав нелюбимое обращение по имени, а также то, что с её мнением опять не считаются, она повернулась лицом к зеркалу. Отражение уже было видно плохо из-за плохого освещения. Она включила свет и посмотрела на себя. Под глазами наметились круги от размазанной косметики, а волосы растрепались. Ангелина решила потратить эти десять минут с пользой, и перевести себя в порядок. Она сначала расчесала волосы и собрала их пучок сзади, скрепив парадной заколкой в виде паука. На расческе собралось достаточное количество русых волос, чтобы пришло время от них избавляться. После этого она занялась поправлением макияжа, преследуя цель предать себе более-менее живой и человеческий вид. Теперь в зеркале отражалось подобие человека, будто не она несколько минут назад, лежа на кровати, будучи готовой скулить и лезть на стены от разрушающей пустоты внутри. Отчего-то глаза наконец начали наворачиваться слёзы, Ангелина ударила себя по щеке и яростно посмотрела в глаза своему отражению.

- Не сейчас, - сказала она злым шепотом. - Не смей распускать сопли, тушь потечёт, придется все переделывать.

Не помогло. Она вцепилась ногтями в своё запястье, боль почти не ощущалась, но желание плакать пропало. Она отпустила руку, на ней остались следы в форме полумесяцей. Ещё один взгляд на отражение в зеркале, но в этот раз одобрительный.

- Теперь можно идти, - кивнула она девушке в красном по ту сторону зеркала. Та ответила таким же кивком, подтверждая.

В гостиной, на первом этаже, уже собралось человек восемь. Это были гости. На удивление, среди них было всего две женщины. Все люди присутствующие там разговаривали друг с другом довольно натянуто. Вероятно, идея отца касательно сплочения коллектива таким способом не так уж плоха. Остаётся надеяться, что она сработает.

Выйдя к ним, Ангелина громко поздоровалась. Те ответил менее громким приветствием, но она не огорчилась. Всё ровно так, как она и думала, что и следовало доказать. Она прошествовала в столовую, надеясь отыскать свою мать. Служанка, сервировавшая стол, сообщила Ангелине, что её мать вышла на улицу, встречать оставшихся гостей. В доме приятно пахло специями, а тёплый свет ламп нарочито создавал видимый уют. Всё было почти готово, столовая ожидала гостей. Ангелина вернулась назад, в гостиную, где её никто не ждал и заняла место в кресле, стоявшем в уголке и чудом не занятом. Как оказалось, людей в комнате куда больше интересовал интерьер, чем она и прочие обитатели помещения. Это тоже было вполне ожидаемо. Гости разговаривали, не обращая внимания на хозяйскую дочь.

Со стороны прихожей раздался щелчок двери, цоканье каблуков и шуршание одежды. Мать вернулась в дом. Ангелина вслушивалась в звуки вокруг неё, но морально она была не в этой комнате. Ей хотелось уйти, но её уже увидели. Может, сказать что нездоровится? Нужно что-то придумать, но уйти отсюда. Атмосфера в этой комнате почему-то казалась душной. В голову совершенно не приходили никакие идеи, поэтому Ангелина поднялась с места и пошла навстречу матери.

Инга стояла в прихожей, на ней было тёмно-синее пальто, из-под которого выглядывало бордовое платье. Вероятно, она решила сменить костюм, что было типично для неё. Рядом с ней стояла высокая женщина, которую Ангелина не знала, она была коллегой отца. Незнакомка, определенно, была симпатичной, с правильными чертами лица. На ней был серый брючный костюм, на фоне которого её каштановые волосы приобретают яркий оттенок. Ангелина коротко поздоровалась с ней, а после внимательно посмотрела на мать, будто ожидала распоряжений.

- Лина, сходи, пожалуйста, в столовую, - наконец-то распоряжения были получены. - Спроси у Марты, все ли готово.

- Я туда ходила пару минут назад, - ответила она так, чтобы голос её звучал, как можно мягче. - Она заканчивала с сервировкой.

- Отлично, - кивнула Инга, вешая на крючок пальто.

- Мне сходить к папе?

- Да, скажи, что пришли все, кроме господина Журавлёва и господина Винницкого с сыном.

- Хорошо, - коротко сказала Ангелина, радуясь, что ее мать не была склонна к прилюдным скандалам.

Неожиданно для самой себя, Ангелина ощутила прилив сил. Не сказать, что ей хотелось идти к отцу, но перспектива временной отлучки, чтобы встретиться с Дмитрием Эрастовичем, явно её радовала. Она поспешно поднялась алым силуэтом по лестнице, а после, уверенной походкой, направилась в кабинет отца.

В отличие от матери, Ангелина имела привычку стучаться перед тем, как зайти, что она сейчас и сделала. По ту сторону двери раздался голос: «Войдите, открыто». Она повернула дверную ручку и тихо прошла в небольшую комнату, где за столом сидел статный мужчина средних лет. Весь стол был завален бумагами, а на тумбочке у окна стоял поднос с несколькими грязными стаканами и кружками. Свет в кабинете включён не был, поэтому комната была погружена в полумрак. У её отца была светобоязнь из-за продолжительной работы по вечерам, поэтому он старался без необходимости не включать лампы. Увидев на пороге Ангелину, Дмитрий Эрастрович внимательно, но не без мягкости, посмотрел на неё.

- Как ты? - спросила Ангелина, подходя к столу. Повисло неловкое молчание.