Неравный брак

Это осенний день Фрэнка Уоллиса ничуть не отличался от любого другого дня. Разноцветная листва давно опала с клёнов и дубов, которые усеивали нежные кусты роз, что росли совсем рядом с лиственными деревьями, своим осенним одеянием. Летом их бледно-розовые бутоны, распускаясь, испускали нежный аромат, который был едва уловим, и всё же ненавязчиво достигал всякого слушателя, который несомненно, остался бы среди этого благоухания ещё немного, если бы ему было позволено.

Массивно возвышающиеся над кустами дубы и клёны создавали отнюдь не самый приятный контраст с ласковыми на вид цветами. Благородные розы и совершенно простые, незамысловатые на вид лиственные деревья совершенно не сочетались в убранстве сада. Это не столько говорило о безвкусии хозяина, сколько о его настырности и любви к нигилизму, казалось бы, в тех вещах, которые любому показались бы неуместными. Садовник, яростно отвоёвывающий право придать какую-то гармонию территории, лишь недовольно выполнял поручения молодого владельца, про себя браня его и столько же восхищаясь настойчивостью строптивца. Его, казалось бы, ничуть не смущала эта какофония, созданная им же самим.

Фрэнк подолгу любил смотреть на свой сад из окна мрачного кабинета, полностью абстрагируясь от мира. В такие моменты его глаза смотрели в одну точку, руки были сложены на груди, а одна нога запрокинута на другую. Вся его поза буквально говорила о склонности к глубокой, порой бесполезной задумчивости, которую, впрочем, сам молодой человек недостатком не считал. При случае Фрэнк всегда разглаживал свои усы и жадно вдыхал воздух ноздрями, выдыхая также шумно и педантично поправлял манжеты на рубашке.

Его внешний вид всегда соответствовал погоде. Несмотря на некую небрежность, мистер Уоллис каждый день надевал идеально выглаженную рубашку в тон настроения погоды: в светлые дни он всегда надевал белые, а в пасмурную погоду серые или чёрные. Несмотря на очаровательную закономерность в туалете, Уоллис не был ни дэнди, ни законодателем моды и одет был не по последней моде. Фрэнк не признавал моду, а она не признавала его - причём ни в одежде, ни в этикете, ни в архитектуре.

Глядя на владение молодого капиталиста, многие удивлялись странной аранжировке, некоторые даже посмеивались: кто про себя, а кто сплетничая с другими. В его распоряжении не было большого количества земель, также нельзя было сказать, что он был обладателем роскошного дома, выполненного с особой утончённостью и вкусом. И всё же было в его имении что-то особенное, заставляющее остановиться и приглядеться к этой необычно построенной усадьбе, отличающейся от владений аристократов, находившихся кругом. И никто точно не мог ответить, что именно: простота ли постройки, отклонение от канонов архитектуры или же аскетичная серость?

Впрочем, особенно сильно никто и не задумывался над этим вопросом. В округе мало, кто мог считаться хотя бы приятелем мистера Уоллиса; лишь те, кто считал себя нужным и имеющим вес в обществе, обсуждая его фамилию находил пару слов, чтобы выразить свою причастность. Обычно молодой человек при встрече лишь пожимал руки соседям, не снимая шляпы и ни в коем случае не целовал ручки милых дам, то ли от скудности манер, то ли от брезгливости - точно на это вопрос не мог ответить даже он сам. Он мало кого интересовал и мало кем интересовался.

Пожалуй, его единственные друзья - рациональный расчёт и банковские банкноты. Уоллис не пренебрегал хорошими знакомствами и связями, но сторонился особенно расчётливых людей и слишком выгодных сделок. Фрэнк умело заслуживал доверие, что любой бы подивился таланту довольно юного представителя буржуазии. Фрэнку было всего тридцать два года, а в его владении находилось, как минимум, пять фабрик, только общедоступно известных. Сколько же коммерческого имущества было у него на самом деле знал, наверное, только сам Уоллис.

Несмотря на занятость, много времени он проводил в одиночестве. В обеденный час молодой человек сидел, сложа ногу на ногу, в своём любимом плетёном кресле перед кипой бумаг, задумчиво покуривая папиросу. Ближе к вечеру Фрэнк любил отдыхать в большой гостиной у камина, попивая чашку крепкого и ароматного кофе. Его жизненный путь напоминал ему ход часовой стрелки - всегда равномерно, чётко и по плану текли его дела, не было ни спешки, ни лишнего беспокойства, и в этой размеренности ему определённо не хватало жизни.

Но и менять свою многоукладную жизнь Фрэнку не очень-то и хотелось. Он был вполне удовлетворён своими доходами, уединением и ненавязчивым общением с партнёрами по бизнесу. Но Фрэнку не хватало чего-то другого. Он никогда всерьёз не задумывался, чего именно. Его взгляд безучастно блуждал по серым, посыпанным грунтом дорогам, на которых изредка появлялись прохожие. Нередко в вечерний час здесь виднелись молодые, полные жизнью влюблённые пары, хотя чаще на этих бесконечных дорогах можно было заметить проезжающие экипажи. Несмотря на то, что Фрэнк не видел лиц, не слышал их влекущих разговоров, он быстро угадывал атмосферу вокруг пары. Отнюдь не холодом, раздором и раздражимостью отличался образ идущих, наоборот, от них веяло теплом. Простым, человеческим теплом, неподвластным ни одной банкноте.

В такие моменты Фрэнк становился особенно задумчивым, хмуря густые, ровные брови. И этим особенно проницательным взглядом Фрэнк обычно провожал пару до того самого момента, как она скрывалась за горизонтом. Впрочем, это ничуть не мешало безудержно отдаваться меланхоличной задумчивости сполна. Он ещё долго смотрел в окно, разглядывая уже пустые, как его кружка, улицы. Фрэнк мог часами вглядываться в одну точку, не замечая ничего вокруг: ни спустившейся на серый небосвод тьмы, ни прихода обслуги, ни даже часа, положенного ко сну. Догадываться, о чём в данный момент думает Фрэнк было нетрудно, хоть и хаотичность мыслей в его голове может привести любого, пытающегося разобраться в этом хаосе, в исступление.

Фрэнк никогда не был женат, да и строго говоря, не был даже серьёзно влюблён. Все его попытки построить отношения не были увенчаны успехом, сам он небрежно называл их интрижками, посмеиваясь. Ни одна из дам, будучи в отношениях с ним, не могла похвастаться особой пылкостью его чувств к ней. Даже здесь образ Уоллиса был нерушим. Фрэнк не отличался особым шармом, не любил флиртовать и точно не относился к классу мужчин, способных вскружить дамам голову. Справедливости ради, это не мешало ему становиться предметом разговоров особенно заботливых мамаш и молоденьких девиц. Возможно, Фрэнк не имел самой приятной наружности, не обладал утончённым вкусом и был довольно скован и молчалив в свете, он имел над всеми кавалерами одно пикантное преимущество - деньги. Сам молодой человек, конечно, отчётливо понимал, что оценивающие взгляды кокетливых красоток, обращённые на него, лишь дань интересу к его богатству, что его ничуть не расстраивало. Он был холоден, чопорен и весьма нетактичен, что быстро отсеивало знатное количество озабоченных замужеством светских дурочек.

Отчасти Фрэнк был не то, что бы доволен, но точно горд собой, что никогда не терял самообладания, излишне кокетничая или краснея перед дамами. Его не увлекали их умелые, ненавязчивые комплименты, томные вздохи, брошенные на его тень, когда он отдалялся и совершенно точно не бесталанная игра романсов на рояле, когда молодые девицы распевали о любви к милому сердцу джентльмену, что вызывало только смех, потому что это комнатные растения и не видели в жизни мужчин, кроме как отцов и братьев. Казалось, что они волновали его менее всего, хоть и в душе Уоллис точно знал, что совсем скоро его постигнет участь оказаться у алтаря с одной из присутствующих на этих светских вечерах девиц. Он не был полностью уверен в том, что сможет стать счастливым в браке или же сделать счастливой свою супругу. Ему просто не хватало рядом кого-то, кто смог бы скрасить его одиночество, изредка занимая долгой беседой.

С такими мыслями Фрэнк обычно выходил из дома, наспех надевая лёгкую курточку и небольшой цилиндр на голову, хорошо прикрывающий тёмные густые волосы, всегда аккуратно подстриженные и уложенные. Уоллис издавна имел привычку прогуливаться по вечерам, всегда прохаживаясь по середине просёлочной дороги, уводящей из города, не боясь, как истинные джентльмены, запачкать костюмчик или оказаться в пыли. Он, бесспорно привлекал взгляды прохожих - его твёрдая, уверенная походка не давала шанса оставить её без внимания. Фрэнк почти никогда никуда не спешил; лишь оказываясь чрезвычайно близким к опозданию, молодой человек позволял себе шагать более напористо и быстро.

Сейчас же ему ничего не мешало спокойно прогуливаться вдоль неасфальтированной дороги, без доли любопытства разглядывая имения соседей, которые находились в отдалении от главной дороги, конечно, из-за недостатка денежных средств, изредка останавливаясь, чтобы разглядеть сады. Фрэнк не обращал внимание на шум вокруг него, не искал взглядом людей, с которыми можно было бы побеседовать. Уоллис ещё более погружался в раздумье, без интереса взирая на замысловатые постройки. Он не был поклонником искусства и не мог со всей тонкостью творческих, неравнодушных натур оценить работу безусловно искусную, дорогостоящую и помпезную. Он придерживался в архитектуре минимализма, отрицал значимость литературы и живописи и был, в принципе, далёким от аристократических увлечений человеком. Все эти факторы характеризовали его как человека нестандартного склада ума для тех времён, грубого нигилиста, которых не очень уважали, но Фрэнку через дальних родственников удалось снискать какое-то подобие уважения от аристократического общества, поэтому мнение молодого капиталиста хоть и не вызывало восторгов, но было известно каждому, кто посещал по приглашениям популярные дома.

Внезапный смех, раздавшийся где-то сбоку, отвлёк молодого человека от созерцания уже порядком наскучивших ему строений. Он был довольно громким и заливистым, что было абсолютно нетипично для таких районов, в котором проживал Уоллис, что он незамедлительно круто повернулся за каблучках и посмотрел на его обладательницу. В том, что это женщина, не было сомнений. Нежный голос был полон каким-то искренним очарованием и, несомненно, вызывал интерес. Развернувшись, Фрэнк увидел маленькую, хрупкую Эллисон Глостер, которая, прикрываясь страусиным веером, со смехом глядела на резвящихся неподалёку крестьянских детей, которых пытался поймать старик, нещадно ругаясь и размахивая палкой. Её полный рот растянулся в лучезарной улыбке, а из опрятно заплетённой головы небрежно то и дело выскакивали непослушные локоны. Гувернантка, стоящая рядом с неодобрением смотрела на молодую госпожу, хоть в её взгляде была видна безграничная ласка и обожание к горячо любимой воспитаннице.

Фрэнк Уоллис позволил себе дольше приличного разглядывать мисс Глостер, отмечая, как в такие моменты она была хороша. Бесспорно, он считал, что она не то, что недурна собой, а вполне привлекательна. Впрочем, на этом заканчивались её плюсы - она была слишком шумная временами, хоть и всячески старалась скрыть этот недостаток излишней молчаливостью, а счёт её отца в банке и вовсе был печален, поэтому помимо того, что Фрэнк при не таком близком знакомстве считал Эллисон только лишь хорошенькой, без иных положительных черт.

Мисс Глостер на мгновение отвлеклась от разглядывания комичной сценки, обращая внимание на слишком внимательного к ней Фрэнка. Её щёки, которые до этого можно было счесть румяными, буквально заалели при виде Уоллиса. Девушка явно не желала быть уличённой в подобной глупости. На её месте любая другая девица прошла бы мимо простых детей рабочих, хоть как-то разукрашивающих свои монотонные, трудные будни каким-то весельем, ещё бы демонстративно испускала яд для высказывания собственного превосходства, он не Эллисон. Поэтому его пытливый взгляд заставил девушку замолчать, более того, потупить взор на свои прелестные, аккуратные ботиночки.

Фрэнк решительно, совершенно непринуждённо подходил к мисс Глостер, будто бы они были давними друзьями, при этом с каждым шагом его уверенность прибавлялась, и он едва заметно улыбнулся, как улыбался бы, смакуя вкус победы в очередном, крупном вложении, которое, несомненно, сделает Фрэнка ещё богаче, чем он есть на самом деле в то время как Эллисон чувствовала себя неуютно, но старалась выглядеть достаточно гордой и уверенной. Мистер Уоллис внимательно рассматривал, как девушка меняется в лице; её неподдельное веселье сменяется на растерянность, которая выражается в пугливом и совершенно по-детски наивном выражение лица, что невольно вызывает у Фрэнка маленькую волну раздражительности. Многие девушки прибегали к подобным уловкам, чтобы показаться более невинными, но в то же время кокетливыми, чем они есть.

Неожиданная смена настроения воспитанницы привлекла внимание миссис Томсон, которая со всей строгостью смотрела на Уоллиса, отмечая своё недовольство недоброй ухмылкой. Эллисон испытующе глядела на Фрэнка, почти не скрывая собственного любопытства, чтобы, возможно, в первый раз дружелюбно поговорить с неприятным человеком, с которым пообщаться тет-а-тет ей до сих пор не удавалось.

- Добрый вечер, мисс Глостер, - лениво проговорил Фрэнк, - сегодня в вас неожиданно проснулись не иначе, как игривость и жизнелюбие. Надо сказать, я приятно удивлён, что сегодня вы наконец не похожи на мраморную статую, коих очень почитает ваш отец. От этих слов Эллисон побледнела, её брови нахмурились, а помахивания веером стали более резкими и слышными приполной тишине. Гувернантка же хоть и пронизывала своим хищным взглядом Уоллиса, но виду особо не подавала, и Фрэнк с точностью мог сказать, что она легко, как бы незаметно улыбнулась.

- Добрый вечер. Вы, мистер Уоллис, как обычно не отличаетесь особой приветливостью, даже не задумываясь, насколько досадно это осознавать. - Эллисон старалась держаться гордо, совершенно не уступая мистеру Уоллису в этой небольшой перепалке. Её губы растянулись в натянутой улыбке, что, впрочем, совсем не портила её миловидных черт. Она чувствовала себя на высоте; ей было приятно осознавать преимущество над этим нахальным капиталистом, нуворишем без манер, хоть своё поведение она не могла счесть достойным.

– Зато я счастлив видеть, как дети вызывают в Вас, мисс Глостер, такое любопытство. Быть может, я и ошибся, считая аристократическое общество скучным и недальновидным. В Вас, по крайней мере, видны задатки политика, ведь сближение с народом и гуляние по грязи, хоть и вполне себе в натуральном смысле, а не переносном, дело не столько благородное, сколько политическое.

Мистер Уоллис приглушённо засмеялся в кулак, явно одобрительно отнесясь и к дерзости юной аристократки, и к своей реплике, хоть и не был полностью ею удовлетворён. Девушке явно было некомфортно в его обществе, и она снова перевела взгляд на играющихся детей, хоть сейчас их шаловливые забавы не вызывали в ней ни интереса, ни радости. Гувернантка, в упор глядящая на Эллисон, ненароком напомнила, что им стоит поторопиться, чтобы успеть попасть в имение до темноты.

Эллисон поспешно кивнула своей воспитательнице, пытаясь совладать с чувствами, которые возбудила в ней беседа с Уоллисом; ей безудержно хотелось рассказать подруге о словесных перепалках с этим молодым человеком, каждый раз всё более подмечая его грубость и отсутствие манер. В этот момент она была излишне чувственна, взволнованна, хоть это было заметно лишь по глазам, надо отметить, что Эллисон довольно неплохо контролировала свою мимику, хоть и хаотичность и резкость движений порой её подводили. Сам же Фрэнк наблюдал за этой картиной с неменьшим интересом, чем за репликами молодой госпожи.

– Вы! Вы ведь знаете, что политиканство - эту суматошную сферу для негодяев и болтунов я не терплю, хоть Вы, конечно, любите быть красноречивы в парламенте, как отмечает местные газетёнки.

Эллисон резко остановилась и продолжила глядеть куда-то вдаль, успокаиваясь. Её алые щёки смотрелись прелестно, а вздымающаяся от частого дыхания грудь заставляла Фрэнка приковывать к ней взгляд. И он рассматривал Эллисон, любуясь и отмечая, что девушка совсем не желает ни охлаждать свой пыл, ни осаждать его реплики глупыми разговорами. Он подлинно верил, что в молчании человек говорит гораздо больше. И сейчас Уоллис буквально слышал, как маленькая мисс Глостер осыпает его язвительными речами, невольно подогревая к себе интерес.

- Вы очаровательны в своих высказываниях, мисс Глостер, - смахивая несуществующие пылинки с пиджака, заговорил Уоллис, - всегда приятно иметь с вами дело. Не знал, что Вы интересуетесь моей персоной, но весьма польщён, что даже политиканство из моих уст не настолько отвратительно для Вас, что Вы прочли мнения местных журналистов о моей дискуссии с другими парламентариями.

Уоллис всегда говорил чопорно, его речь была очень проста, скупа на эмоции. Он не терпел пустых, лживых комплиментов и лишних слов, и в своих выражениях он зачастую был слишком дерзким, словно не замечая невежественную грубость. И сейчас Уоллис поднял свои глаза на Эллисон, пытаясь разгадать её настроение. Он не был удивлён ни покрасневшим с новой силой щекам, ни резким движениям руки, которая с должным усердием прикрывала лицо веером, - мисс Глостер лишь подтверждала его догадки об особенно волнующемся состоянии. Каждый разговор с ней заканчивался либо окончательным раздором (естественно, в том масштабе, который дозволяло приличное общество), либо же ретированием одного из них в зависимости от области, затрагиваемой в беседе.

- Не могу сказать о вас того же, мистер Уоллис - с напускной мягкостью заговорила его оппонентка, - жаль, что Ваше очарование заканчивается с тем, как Вы начинаете говорить. Даже не знаю, как парламентарии выдерживают таких мастеров красноречия, как Вы, – хоть Элли и знала, что говорить Фрэнк умел - красиво и убедительно. Хотя, без сомнения, она достигла должного результата: брови её заклятого врага нахмурились, а губы чуть скривились, выказывая оскорбленность.

И мисс Глостер, кинув на прощание быстрое, небрежное: «Рада была вас видеть, всего хорошего!» - удалилась под стук собственных каблучков и наставления гувернантки, хоть по этикету она должна была поступить абсолютно иначе, но с такими невозможными людьми не представлялось и случая вести себя вежливо и уважительно. Лишь бранные слова, подслушанные у рабочих на улице, крутились на языке у Эллисон, когда она вспоминала все встречи с Фрэнком.

Мистер Уоллис, даже не попрощавшись, лишь смотрел вслед удаляющейся Эллисон, не смея оторвать взгляд от её хрупкой фигуры, искренне удивляясь контрасту её миловидной наружности и жёсткого темперамента.