Отречение Николая II Воспоминания очевидцев

Аша, Кель и Лириен появились из тумана, словно тени, рожденные концом света. Подъем к Сломанным Горам занял три дня, пересекая забытые перевалы и скалы, отмеченные символами, которые рассыпались от прикосновения. Воздух здесь был тоньше, пах смолой и железом и заряжен минеральным напряжением, которое напомнило Аше о мгновениях перед откровением в пепле. Каждый шаг, каждый вдох казались невысказанной молитвой.

Небо было непрозрачной чашей, беззвездной. Мир казался подвешенным, ограниченным. Горы были не просто возвышенностями: они были остатками тела, более древнего, чем время. Аша чувствовала это в своих костях. Как будто Эолина привела ее сюда не просто для того, чтобы спрятать, но и чтобы показать ей что-то. Или кого-то. Паутина огня, которую она чувствовала под кожей с тех пор, как фрагмент Сердца Храма пульсировал в ее груди, теперь пульсировала сильнее. Казалось, что эти горы также были узлом. Спящее сердцебиение сети.

Кель почти не разговаривал во время путешествия. Его правая рука, окаменевшая до плеча, начала терять температуру. Аша наблюдала за ним краем глаза, как будто его кожа могла треснуть от слишком прямого взгляда. Каждый шаг, казалось, стоил ему больше, но он не жаловался. Он никогда не жаловался. Однако дрожь в его левой руке и то, как его дыхание становилось сильнее, чем у других, выдавали продвижение камня. Иногда, когда он думал, что она не смотрит, он прижимал пальцы к сердцу, словно пытаясь почувствовать, все еще ли он человек.

Лириен шел впереди, направляя их с уверенностью того, кто прочитал этот путь не на картах, а во сне. Он был одет в потертую тунику, без знаков отличия. Он изменился с момента падения храма. Более суровый, более молчаливый. Но и более опасный. Как факел, который знает, когда не следует гореть. Он взялся за дело мятежников с рвением, которое не оставляло места для сомнений или траура. Каждую ночь она изучала свитки с той же яростью, с какой другие точат мечи.

Они достигли края уступа, покрытого красным лишайником. За ним зияла долина между искривленными образованиями, похожими на каменные зубы. В центре, среди слабых клубов дыма, возвышались руины крепости, зарытой в скале. Это было не убежище. Это был свидетель. Ветер доносил странный ропот, как будто камни помнили, что были чем-то другим: колоннами забытого храма или костями вымершего существа.

Между сломанными колоннами их ждала фигура в капюшоне. Высокая, прямая, словно время оказывало ей почтение. Аша заметила символ на его посохе: сломанная спираль, окруженная огнем. Она узнала этот знак. Он был от Хранителей... но перевернутый. На посохе также была темная трещина, как будто невидимая энергия расколола его изнутри.

«Добро пожаловать, пламя воспоминаний», - сказала фигура, ее голос был подобен приглушенному грому. «Мы ждали тебя».

Аша сделала шаг вперед. Она почувствовала, как фрагмент Сердца Храма пульсирует под ее одеждой, на ее коже. Он пульсировал этими словами, как будто отвечая. Тепло было языком. И оно говорило об узнавании.

«Кто они?» - спросил Кель, его голос был хриплым.

«Дети Сломанного Огня», - ответила Лириен, не оглядываясь. «Те, кто пережил предательство своего собственного вида».

Фигура кивнула. Она опустила капюшон. Это была женщина с волосами, белыми как пепел, темной кожей, отмеченной огненными линиями, которые были не татуировками, а свежими шрамами. Или ожогами, которые не болели. Ее глаза были цвета старого янтаря, почти твердыми. Она не моргнула. Она выглядела так, словно видела слова внутри.

«Ты принес первый фрагмент», - сказала она. «Значит, еще есть надежда».

Аша сжала пальцами скрытый фрагмент. Она чувствовала, как все в ней с каждым днем ​​все сильнее горит, и в то же время что-то разваливается. Не в ее теле, а в ее памяти. Были времена, когда она путала чужие воспоминания со своими собственными. Голоса мертвых женщин говорили через ее уста во сне.

«Империя начала охоту за узлами», - сказала Лириен. «Они знают, что есть еще сердца. Еще больше воспоминаний».

«И ты единственная, кто может их удержать», - добавила женщина. «Если пепел доверить тем, кто не помнит... он станет руинами».

Кель прислонился к камню. Он ничего не сказал. Его дыхание было медленным. Вены около его окаменевшего плеча вздулись. Аша не могла оторвать взгляд от его шеи, как будто камень мог выползти в любой момент. Обсидиановое сердце, невидимое под его кожей, билось с чуждой частотой. Не как мышца. Как предупреждение.

«Мне нужно учиться», - сказала Аша. Сдерживать воспоминания. Не теряться в них.