Двойная фамилия

Вуаль скользнула по ее ресницам, как паутина, мягкая и липкая, напоминая Мие Кастелланос, что каждый шаг к алтарю был шагом дальше от ее собственной жизни. Она почувствовала покалывание на затылке, прямо там, где маленький силиконовый протез формировал ее линию подбородка, делая ее идентичной Ларе Салазар.

Это был крошечный кусочек — всего несколько миллиметров полупрозрачного геля, скрепленного клеем, который обжигал кожу, — но достаточно, чтобы сузить ее лицо, удлинить подбородок и нарисовать точную тень под скулами, как у Лары. С каждым вдохом она чувствовала, как грубый край касается ее настоящей кожи, напоминая ей, что это не более чем хорошо надетая маска.

Если она слишком сильно вспотеет, если сделает неверное движение, если он поцелует ее слишком близко... ложь развеется.

Она сделала глубокий вдох. Аромат белых орхидей, украшавших вестибюль, был таким сильным, что ее тошнило. Она сглотнула. Она посмотрела на свое отражение в большом зеркале: богиня из слоновой кости и кружева, с застывшей улыбкой человека, который больше не может повернуть назад.

«Ты должна смотреть на него так, как смотрела бы Лара», — прошептала Беатрис, помощница Лары, наклонившись через ее плечо. «Высокомерно. Как будто все здесь тебе что-то должны! Особенно он».

Беатрис поправила жемчужину на тиаре. Ее дыхание отдавало горьким кофе и плохо скрываемой спешкой. За ними два визажиста проверяли каждую линию теней, каждую накладную ресницу. Одно пятнышко, одна капля пота, и театр развалится.

«Помни, — настаивала Беатрис, держа ее за плечи, чтобы она не дрожала, — ты Лара. Ты ходила в балетную школу в Париже. Ты сломала лодыжку в семнадцать лет. Ты ненавидишь гардении. Ты не выносишь молочный шоколад. Что еще?»

Миа моргнула. Ее голова кружилась не только от веса светлого парика, но и от страха.

«Очень сладкие духи вызывают у меня тошноту», — продекламировала она едва слышным голосом.

Беатрис удовлетворенно улыбнулась.

«Идеально. Два дня. Тебе просто нужно обмануть всех на два дня. Потом ты уйдешь. Перевод будет произведен немедленно».

Чек, подумала Миа. Чек, который оплатит медицинские долги ее брата. Чек, который купит еще один месяц жизни. Цена ее совести.

Двойные двери гостиной открылись с торжественным скрипом.

Скрипичная музыка лилась, как река хрусталя. В дальнем конце белый ковер — не красный, а белый, как свежеотполированный надгробный камень, — привел ее прямо к мужчине, ожидавшему ее: Гектору Ривере.

Он был выше, чем она себе представляла. Идеально сшитый черный костюм подчеркивал сдерживаемое напряжение в его широких плечах. Его темные глаза — темнее, чем на фотографиях в журнале — окинули ее взглядом с головы до ног, пристально, не мигая, словно снимая с нее ложь слой за слоем.

Миа почувствовала пульс в горле. Она хотела опустить взгляд, но Лара не стала. Она приподняла подбородок на пару миллиметров. Она выдавила из себя маленькую, почти насмешливую улыбку, которую она репетировала перед зеркалом часами.

Один шаг. Другой. Каждый каблук ударял по ковру, как выстрел. По обе стороны толпа лиц: члены семьи, политики, бизнесмены. Улыбающиеся лица, рты, бормочущие поздравления, глаза, сияющие любопытством и завистью. Никто не подозревал, что под этой фарфоровой кожей таится третьесортная актриса, обученная не заикаться и не плакать.