Нежданное Возвращение Нежеланной Жены
Секреты Отвергнутой Жены: Она Засияла Вновь
Нерушимая Любовь
Возвращение Любви: Завоевать Бывшую Жену
Бессердечный Бывший Хочет Вернуться
Возвращение Любимой Наследницы
Сбежавшая Жена: Ты Никогда Не Покинешь Меня
Возвращение к Светской Жизни
Таинственный миллиардер и его запасная невеста
Возрождение: Ухаживания Миллиардера
Он приходил каждую ночь. Или почти каждую. Я сбивалась со счета, сидя в этой проклятой клетке и теряя счет времени. Иногда мне хотелось, чтоб он меня убил. Чтобы пришел один раз, сдавил руками мое горло и не отпускал до последнего вздоха. Наверное, во мне должна была жить ненависть к нему, как раньше. Но ее не было… я не могла его ненавидеть. Я знала за что, я знала, что он совершенно обезумел от ревности и от одиночества… а еще я понимала, что Аднан играет в какую-то игру на стороне Асада. У меня было предостаточно времени на размышления, пока я сидела в своей клетке.
Отчаяние и мнимое предательство лучшего друга и мое, плен и жуткие раны лишили Аднана разума. Исчез тот человек, которого я успела узнать. Во всем расчетливый, умный и сильный. Сейчас им правил гнев и жажда мести, а еще и дикая ревность. И я обессилела от понимания, что мне никогда не победить ту ложь, которой его опутало, как прочной паутиной с шипами колючей проволоки. И от этого хотелось умереть… покончить с этой мукой.
Причинял ли он мне боль? Да, он причинял мне невыносимую душевную боль от понимания, насколько ненавидит меня. Насколько прочно в нем сидит эта лють, насколько она пропитала его тело, его душу, превратив в зверя. Да, он мучил мое тело, но еще сильнее он издевался над моей душой каждым этим насилием, каждым визитом… Я их ждала и боялась одновременно. Мне казалось, что он ненавидит меня сильнее не до того, как причинил боль. А после. Но я все еще надеялась, что однажды он выслушает меня и поверит мне… однажды он даст мне возможность заговорить, а не заткнет рот тряпкой или своей ладонью. Но этого не происходило. Аднан всегда молчал и мне не давал говорить.
Иногда он приходил днем, иногда рано утром. Всегда с отчуждением в глазах и больным, лихорадочным блеском, словно до безумия презирал себя и меня за каждый этот визит. А бывало… я начинала верить, что вот-вот что-то изменится. Особенно когда он не просто брал, а начинал ласкать мое тело. Мыть его вместо прислуживающей мне Зухры. Мыть с той же осторожностью, как когда-то, когда выхаживал меня после страшного отравления. Его пальцы не дарили боль, они опять нежно трепетали на моей коже… но взгляд оставался таким-же. Застывший темный изумруд. Мертвый и безжизненный. С вкраплениями какой-то болезненной похоти.
Первый раз это омовение дало мне призрачную надежду… дало мне ощущение, что что-то изменилось, но я ошибалась. Чем нежнее ласкает до, тем жестче будет драть после. Потом я поняла, зачем он это делает… Нет, он не ласкает меня, не хочет дарить мне удовольствие, все до банального отвратительнее – он доказывает себе и мне, что я грязная шармутка. Которая течет от его ласк и кончает от них, как бы мерзко он со мной не обходился. Доказывает мне, что я шлюха, которая могла трахаться с кем угодно и получать удовольствие. И тогда мне уже хотелось выдрать ему глаза или сдохнуть до того, как мое тело отзовется на очередное прикосновение. Ненавидела я теперь только себя… это со мной что-то не так. Это я не такая. Я жалкое существо, которое продолжает желать своего палача, несмотря ни на что.
Тяжело дыша, дергая связанными руками, я смотрела, как темные, почти черные пальцы Аднана растирают мыло по моей белой коже. Как скользят и ласкают ее, как нарочито медленно обводит ореолу соска и играет с самим кончиком, чтобы заставить тело покрыться мурашками. Обводит мой шрам вокруг, рисует его пальцем заново… а мне хочется закричать, что он мне его не на теле, а в сердце оставил. И там его только я чувствую, и болит он невыносимо.
Но ему плевать, и его наглые руки, изучившие мое тело, начинают на нем адскую пляску. Он не забывает ни один миллиметр, ни один кусочек, который отзовется на прикосновения. Запомнил все. Изучил лучше меня самой.
И в эти мгновения я и начинаю себя презирать изо всех сил, бороться со своей реакцией и… проигрывать. Ощущать себя голодной самкой, развратной девкой, достойной всяческих унижений. Потому что я должна его ненавидеть, испытывать отвращение к его рукам и губам, должна… как раньше. Я призываю на помощь всю силу своей памяти, призываю былую ярость и равнодушие… Но все изменилось. Он вывернул мою душу, он заставил меня полюбить его, заставил каждую клеточку моей души пропитаться им. Мой первый мужчина, мой любовник, мой спаситель, отец моих детей и мой самый жуткий палач. Его так много… а я одна и так бессильна перед многоликостью своей любви к нему, что мне остается только плакать, признавая свое ничтожество.
Но в минуты, когда его руки мнут, дразнят, ласкают, сводят с ума, я совершенно не помню ни себя и ни одной своей мысли. Глотаю собственные крики и стоны, непокорная, вечно пытающаяся сбросить с себя наваждение и иногда доведенная до исступления и согласная на все, только бы эти проклятые пальцы не останавливались, когда меня всю уже трясет на грани отвратительно-острого оргазма. И я хочу, чтоб его руки продолжали проникать в мое тело, растирать пульсирующий клитор, сжимать соски, пока меня не подбрасывает, не скручивает в наслаждении, похожем на агонию. Аднан выбивал из меня это удовольствие любыми способами, если хотел его получить, чтобы потом хрипеть мне в ухо:
?Видишь, какая ты сука? Видишь, что можно с тобой делать??
Проскальзывая в мое тело, извиваясь самой извращенной и утонченной лаской так, что я дергаюсь, пытаясь избежать точки невозврата, а потом рыдаю, если бросит, не дав сорваться… а он делал это часто, превращал в стонущее животное, чтобы оставить и ждать, глядя на меня с бешено раздувающимися ноздрями и широко открытым ртом, а потом вдалбливаться в мое тело и останавливаться снова. Бывало так и уходил… кончал на пол, глядя на мои мучения, и оставлял плакать навзрыд и орать ему вслед проклятия.
?Ты – шлюха. Моя вечно текущая сука, кончающая подо мной. Сегодня обойдешься без оргазма. Ты его недостойна?.
Или наоборот изводил, пытал наслаждением, измучивал им до электрических судорог и боли в промежности, и каждом чувствительном месте на теле, затертом и заласканном им до ощущения обнаженного нерва.
?Никто не даст тебе того, что дам я… никто не любит тебя, тварь, так, как люблю я. И никто никогда не будет тебя так же люто ненавидеть. Ненавижу. Как же я тебя ненавижу за то, что ты мне всю душу изрезала… я любил тебя, я сдохнуть был готов ради тебя… а меня убили именно ты и он. Любишь его? Отвечай? Любишь??
Я отрицательно качаю головой, но он этого не видит. Он не говорит со мной и мне. Он только с собой. В своей ярости и тоске.
И его голос сводит с ума, огненной паутиной обволакивает воспаленное им же сознание. Весь мир шатается и кренится в разные стороны. Пьяная от адского секса, растерзанная им, распятая под большим темным телом, смотрю ему в глаза и вижу, как сквозь ярость и ненависть проскальзывает отчаяние и боль. Я знаю, что ему больно… я эту боль чувствую каждой клеточкой своего тела, но он не дает мне исцелить его… и не даст никогда. В этом и есть наша необратимость.
И именно поэтому ему мало моей боли. Он приходил за ее новой порцией. Унизить, растоптать, доказать, что я мразь и что буду делать то, что он захочет, даже если секунду назад сопротивлялась, рыдала и молила не трогать. Доказать мне прежде всего, что я заслуживаю его презрения. Но я не могла доказать ему, что ни с кем с другим не было бы вот так… что мое тело реагирует только на его ласки, на его поцелуи и укусы, на него всего.
Только одно меня радовало и наполняло извращенным триумфом, я начала понимать, что он зависим от меня, что я ему необходима, как бы Аднан это не отрицал. И это больше всего сводило ибн Кадира с ума, и я видела, как ему хочется причинить мне еще больше боли, чтобы утолить свою жажду мести, но она возвращалась с новой силой, и он приходил ко мне снова.
Я слышала, как они с Асадом уехали рано утром, после его ухода еще до восхода. Я лежала на чистых простынях и смотрела в потолок сарая со все еще саднящим телом, наполненным его семенем. Я молила Бога только том, чтобы не зачать от него опять. Только не в этой ненависти и войне. Не так. Детей нужно зачинать в любви. И я испытала облегчение, когда услышала, что отряд собирается на вылазку. Несколько ночей передышки.
Но я ошиблась… Как же часто я ошибалась и еще ошибусь в этом проклятом, враждебном и так непонятном мне мире. На самом деле мой палач был моим стражником и спасителем о всего, что могло угрожать мне в Долине смерти.
Но все, что не происходит… все случается к лучшему. И я в какой-то мере рада, что у меня раскрылись глаза и в мое сердце просочилась благодатная ярость и ненависть. Их там не хватало. Вечером, после того как Зухра принесла мне поесть и расчесала мои волосы ко сну, дверь сарая распахнулась, и на его пороге показалась женщина. Бедуинка. Она кивнула Зухре, и та пулей вылетела из сарая, даже не поднимая глаз, а моя гостья прикрыла за собой дверь и поставила на пол фонарь, который ярко осветил мое пристанище и меня саму.
Женщина была красива, но какой-то грубой и хищной красотой, которая, скорее, отталкивает. Высокомерная, с ядовитым блеском в узких черных глазах и ухмылкой на мясистых больших губах. Ее широкие брови почти сошлись на переносице, и всем своим видом она источала дикую ненависть. Ко мне. Я не знала, за что… и до этого мгновения я, наверное, была еще счастлива. В своих иллюзиях и в своих надеждах. В своих оправданиях зверю по имени Аднан ибн Кадир.