Любимец Бога

Когда Миссис Тамри Альву спрашивали о её детях, то она тактично отвечала хорлшо заученную фразу: «Они все умны, красивы и воспитанны.» Альва была умной, расчетливой, немного жадной и болтливой женщиной, хотя и умела умалчивать о некоторых деталях.

Но может и умалчивала не только о деталях?

Иногда было сложно держать на своих плечах приют с тремя десятками детей, что рано увидели какого это не просто жить, а выживать. Война закончилась как несколько лет назад, но города всё ещё стонали, налепливая на себя пластыри. Дома были разрушенны также, как и судьбы людей.

Германия переживала кризис, который медленно убивал людей.

Начался дифицит, без преувеличений буквально всего. В это же время медленно отстраивались дома серыми рабочими, и это было тяжело. Страна поднималась с нуля, пускай города всё равно выглядели уныло. Только спустя два года вид из окна мог напомнить прошлую, совершенно безбедную жизнь — это после потсдамской конференции стало полегче: люди повылезали из своих домов, просыпаясь от долгого кошмарного сна. Началась глобальная перестройка.

Германия пыталась обратить время вспять, хотя было слишком много потерь за эти годы. Вот лето 1950 не задалось: оно было знойным и неурожайным и снова оживший, красочный Кёльн потускнел. Некоторые районы города опустели совсем, люди перебирались ближе к природе. Люди перестали улыбаться. Так всех изменила война.

Но дети всегда видели мир по другому: небо для них всегда ярко-голубое, с пушистыми облаками. Трава сочно-зелёная в лучах теплого солнца, которое так близко — протяни руку. Воздух был на вкус как свобода. Но самое главное, это — люди, ведь они счастливые. Как-то маленькой Эрнесте в ответ улыбнулся мужчина из бакалейной лавки и протянул леденец в виде птицы. Это стало одним из лучших воспоминаний из её детства, наравне с сахарной ватой. Эрнеста, кстати, любила сахарную вату, несмотря на то, что пробовала её один раз.

А вообще девушка любила многие вещи: петь во время принятия ванны, заплетать косы подругам и танцевать на главной площади во время выступления бродячих музыкантов. Она любила кружиться в танце, пока ветер проникал под кожу, развевал платье. Три года назад её жизнь начала угасать, терять былые детские краски.

Время неумолимо бежало, и Эрнеста почти не помнила прошлого. Никаких танцев, походов, занятий в гимназии. Одиночество.

У неё появилась собственная комната, с низким потолком и желтеющими обоями. Она была довольно пыльная и узкая: в ней был хлипкий шкаф, односпальная кровать, и письменный стол с тусклой лампой на нём. Обои отходили в левом углу комнаты, когда она только принесла свои вещи. Сейчас же, там весела картина с птицами в небе, чтобы скрыть часть голой и холодной стены. Пол был в старой краске, которая морала босые ступни, и поэтому, Эрнеста, получив неприличное количество пряжи на четырнадцатое день рождение связала прекрасный ковёр серого цвета. Она никогда не жаловалась на свою комнату. Просто потому что было некому. Эрнеста росла, а комната нет. Она была настолько маленькой, что открыть дверь можно было не вставая с постели. У неё больше ничего не осталось. Девушка видела только небо и двор, от которого её тошнило.

Завтрак, обед и ужин приносила нянечка, с которой разговоры у неё не клеились — женщина побаивалась её, но скрывала это, мужась. Свежий воздух ждал Эрнесту раз в неделю, и только в компании вдовы-хозяйки приюта Миссис Тамри. Она была доброй женщиной, которая решила не отсылать Эрнесту в другое место. Только от этого решения Эрнесте было ни горячо, ни холодно. Ведь ей одиноко.

Она отличалась от других детей, и это не было каким-то даром. Это было проклятьем?

— Эрнеста, как твои дела? — натянуто спросила старая нянечка в простом сереньком платье. В прошлом она была трюммерфрау — активно помогала городу встать с колен в течении нескольких лет, пока несчастный случай, о котором Мисс Ненн умалчивала не заставил её сменить образ жизни.

— Нормально, — нейтрально ответила она. Мисс Ненн закрыла за собой дверь и прошла к столу, а шагов до него сделать пришлось немного — два. Она улыбнулась так, что все её морщинки на лице натянулись.

— Сегодня приходил один из мальчишек, который выпустился год назад. Работает в индустрии, нашёл себе девушку. Было приятно его увидеть снова.

— Рада за него, — буркнула Эрнеста. — Погода такая хорошая, а мне так скучно сидеть в комнате, — начала девушка, убирая книгу в сторону. Она разгладила белую ночную рубашку, закрывая колени.

— Ничего, Миссис Тамри возвращается сегодня, но у неё слишком много дел, чтобы прогуляться с тобой. Она сказала что сможет только через несколько дней. Женщина разложила приборы и как можно свободнее добавила:

— И сегодня, кстати, придёт священник. Эрнеста отвернулась к окну, сглотнула и закрыла глаза, пока пожилая женщина ставила ей завтрак на стол. Священники были ужасными. С ними у неё не было ничего хорошего, все их походы были… травмирующими.

— Я хочу прогуляться сейчас. Погода сегодня… необычная.

— Ты не можешь, Эрнеста, — с лёгкой ноткой раздражения ответила Лилия и налила из заварника дымящийся, ароматный чай. — У тебя достаточно книг, чтобы занять себя.

Она не ответила, только раздражённо выдохнула:

— Спасибо, что принесли мне завтрак.

Женщина ушла. Эрнеста опять осталась одна, наблюдая, как в воздухе кружились птицы. Они размахивали крыльями, кричали в высоком небе, дышали совершенно другим воздухом. Птицы были свободными. Ветер гладил их перья, ласкал их небольшие тела. А Эрнеста не имела ничего общего со свободой.

Девушка открыла окно, запуская в комнату тёплые потоки ветра. Воздух пах свежескошенной травой, как в самый лучший тёплый день. По небу медленно двигались облака, точно вальсируя, наслаждаясь теплом в неге горячего солнца. Лучи проникали в комнату, играясь с зеркалом на столе.

Она приступила к завтраку, медленно накалывая на вилку яичницу. Девушка размазала желток по тарелке, но потом медленно покрутила кистью и желток стал целым. Её возможности были странными и не всегда оказывали то желаемое влияние, в котором Эрнеста сильно нуждалась. Например, в детстве она разбила графин с водой и ужасно этим огорчила прошлую нянечку, а несколько дней назад же Эрнеста за место того, чтобы заправить постель порвала пододеяльник.

Иногда это доставляло проблемы.

Девушка старалась редко делать это из… любопытства. Но кто может запретить что-то подростку? Эрнесте пришлось взрослеть, и виной этому совсем не война. Она была словно птичка в клетке. Эрнсета смотрела в тарелку, ощущая внутри слишком много чувств для ребёнка. Она съела яичницу, запила её чаем и так и не притронулась к сосискам, чувствуя к ним сильное отвращение. Эрнеста вышла из комнаты только чтобы поставить посуду за дверь, но… задержалась в коридоре. Снова. Она прислушалась, задержала дыхание и услышала голоса девочек снизу. Эрнеста немного улыбнулась. Они смеялись, так громко, что было слышно на весь коридор.

— Он тебе нравится, глупая!

— Нет! — смущенно завопила другая и они снова громко рассмеялись.

У Эрнесты закололо где-то около сердца, и она простояла в коридоре, пока не услышала чужие шаги. Она быстро зашла в комнату, заперев дверь с громким хлопком. Эрнесте стало ужасно обидно, что она не могла даже поговорить с ними, разделить это ребячество: разговоры о мальчиках, смех, игры во дворе.

Эрнеста могла только сидеть в комнате и учиться. Дети пробежали мимо ее комнаты, заливаясь смехом. Эрнеста удручённо закрыла лицо ладонями. С каждым днём проведённым тут становилось тяжелее. Ужасно больно и тоскливо.

… Что говорить о приюте, то попала туда Эрнеста в начале войны, когда отец ушёл воевать, а мать пропала. Маленькой девочке так и не объяснил, что это не странно и совсем не страшно. Она была одорена Савитром, а ведь быть дочерью солнца означает обладать великой силой. Которая ей была совершенно не нужна.

Эрнеста скрывала свою странность от остальных, и это у неё получалось хорошо, пока… Пока её не ударил мальчишка несколько лет назад. В ответ она разбила стакан с водой об его голову. Тогда ей пришлось попрощаться с остальными, сказав, что уезжает в семью. Все посчитали Эрнесту злой ведьмой. Девушка грустно улыбнулась от этих воспоминаний. Перед зеркалом она заплела себе тугую косу и украсила бантом. Потом Эрнеста приняла утреннюю ванную и заправила постель, дожидаясь очередного сухого мужчину в рясе.

Они все были на одно лицо: худые, с лёгкой щетиной, а сами немного уставшие на вид — выдавали синяки под глазами. Самое главное, что было общим в этих служителях бога так это отвращение к Эрнесте. Был конечно один добрый низкорослый мужчина с длинной бородой, но как только Эрнесты коснулся крест и она закричала — его отношение изменилось. Он не верил в ведьм до этого. Мужчина сказал ей что-то про… чтителей бога? (Да, наверное так) и ушёл, гневно молясь. Эрнеста несколько дней видела у себя на ладони отпечаток креста. Значит, она правда проклята? Ей приходилось слишком много думать об этом. Миссис Тамри ничем не могла помочь, ведь чем меньше людей знали о Эрнесте, тем было легче. Даже спустя год никто и не смог ее заставить пойти в церковь: Эрнесте было до чёртиков страшно.

Миссис Тамри ничего не говорила на счёт решений девушки, только по-матерински хмурилась и качала головой. Так Эрнеста и не смогла найти решения, чтобы вернуться к обычной жизни. Священники, вообще, пытались помочь: найти какое-то излечение от этого проклятья, но никто так и не возвращался дважды. Оставшийся день она не думала, освободив себя ненадолго от груза; Эрнеста читала Гюго, впитывала в себя строки и тихо напевала себе песню, которую они все вместе учили в хоре несколько лет назад.

За окном кричали птицы, шумели люди: город дышал как прежде после войны, только немного кашлял.

Раздался стук.

Эрнеста сделала закладку в книге из сложенного тетрадного листа. Она посмотрела на дверь и махнула ладонью. Щелчок замка.

— Входите.

Мужчина в в белой рубашке и чёрных брюках со стрелками стоял в дверях. На нём был строгий костюм, совсем не похожий на одежду священника.

Он огляделся: узкая комната, с одним окном. Растения в расписных горшках на полке, мазайка в виде иконы на столе, большой серый ковёр из пряжи на полу. Девушка, сидящая на постели. Мужчина по-доброму улыбнулся Эрнесте. Он не был похож на других священников: упитанный, бородатый, с сильным запахом табака от одежды.

— Добрый день, Эрнеста.

Его лицо было дружелюбным, немного морщинистым, но в общем, приятным. Светлые волосы, густые брови и карие глаза, около которых залегли глубокие морщины. Мужчина напомнил Эрнесте охранника, что сидел на входе в приют.

— Здравствуйте, — как бы он ей не понравился, она сказала это без особого энтузиазма. Эрнеста предложила ему присесть — резким движением руки придвинула стул, а тот проскользил дальше к стене и ударился. Эрнесте пришлось сдвинуть его назад. Мужчина поднял брови, сдержался, чтобы не потереть ладони. В комнате было явное напряжение.

— Меня зовут Мирель Шилинг, я занимаюсь церковью святого Крамера. Ты её наверное видела, прихожане всегда говорят о её красоте.

— Да, видела, — продолжала девушка, делая вид, что он ей безразличен.

— Меня удивляют такие дети, Эрнеста. Это же для тебя не дар, а бремя. Ты же сутками проводишь свои дни в комнате. Я могу тебе помочь, — проговорил он и поднял брови. — Я могу тебя удочерить и забрать в церковь. Вера избавит тебя от этого.

Мирель активно жестикулировал, менял выражения лица, но оставался по-прежнему добрым стариком на вид.

— Нет. Вы не первый. Мне никто не помог своими обрядами, молитвами, поездками в святые места. Хватит, — резко отрезала она. — Хватит. Идите, для меня это всего лишь формальность. Мне не нужна помощь, я справляюсь.

— Я могу тебе помочь, Эрнеста, — настаивал Шилинг. Он продолжил говорить на отвлечённую тему, будто забыв цель визита. Эрнеста подняла на него голову.

— Не надо. Не пытайтесь запутать.

— Я могу помочь, — на выдохе ответил Мирель, понимая своё безнадёжное положение.

— Врёте, — покачала она головой и сжала ладони. На столе скомкался лист бумаги.

— Мой сын родился таким, но вера отвела от него это. Эрнеста, Бог говорил, что все люди должны быть равны. Это твоё проклятье и я могу излечить тебя. Мирель встал и подошёл к ней. Он вытащил из кармана брюк кольцо.

— Это — кольцо из холодного железа. Он может притупливать скверну, не представляя угрозы для тебя, Эрнеста. Я смогу отдать его тебе, если ты пойдёшь со мной.

Он был слишком большим в этой узкой комнате. Образ доброго старика тут же испарился, став серьёзной угрозой. Эрнеста задержала дыхание и через несколько секунд вскочила с кровати.

— Нет, — снова покачала она головой и сделала шаг назад.

— Нам придётся идти сейчас, — надавил Мирель. — Позволь, и я помогу.

Эрнеста судорожно замотала головой, выискивая пути отступления: она была в шаге от выхода из комнаты. У неё было несколько секунд до того, как он подойдёт слишком близко к ней. Девушка схватилась за ручку, и открыла дверь, ощущая, как подрагивают пальцы. Коридор был пуст, только стонущие стены и деревянный скрипучий пол.

«Ты не можешь никому причинить вреда своим… даром.»

Эрнеста побежала по лестнице босиком, а Мирель вслед за ней. Впереди ждал нескончаемый коридор.

— Эрнеста, остановись!

«Держи себя под контролем вне комнаты»

Она добежала до кабинета миссис Тамри и судорожно заколотила дверь кулаками, так, что дверь содрогалась.

Мирель подошёл к ней, взял за плечо и Эрнеста вскрикнула. Он потянул Эрнесту на себя и заставил её снова застонать от боли: странное, горячее кольцо прижалось с обнажённой части плеча.

«Не показывай это другим»

— Пошли, Эрнеста. Хватит бегать.

Дверь открылась. Женщина в строгом костюме строго осмотрела Миреля и схватила его руку, отдёрнув от Эрнесты.

— Что вы делаете? — Грубо вмешалась она. — Отпустите её.

— Миссис Тамри! Он хочет забрать меня в церковь, я… — запнулась она. — я не могу причинять вред… Я боюсь, — созналась Эрнеста, прижавшись спиной к стене, чтобы как можно дальше быть от Миреля.

— Мисс Ненн, проводите… его, — сказала миссис Тамри и пригласила Эрнесту внутрь. Девушка тут же забежала в комнату. Дверь закрылась.

— Вы не имели права так пугать ребёнка. Уходите, Мистер…

— Шилинг.