Искушение Хэррингея

Первые утренние лучи осторожно скользнули по моему лицу, будто лаская кожу после долгой и беспокойной ночи. Веки дрогнули, и я медленно открыла глаза, хмурясь от болезненного пробуждения. В теле ощущалась ломота - тяжёлая, глубокая, изматывающая. Меня трясло от холода. Плитка на полу подо мной была липкой и ледяной, будто намеренно выкачивала последние остатки тепла из моего измученного тела. Я лежала на кухне моей сестры Карлоты - снова.

Медленно, почти сквозь боль, я подтянулась, пытаясь сесть. Каждый жест отзывался судорогой в напряжённых мышцах, как будто моё тело забыло, что такое отдых. Я обхватила себя руками, пытаясь хоть как-то согреться, дрожа от переохлаждения. Мир вокруг казался тусклым и грязным - стены, потолок, пустые бутылки на полу, запах затхлости и дешёвого алкоголя. Я сжала зубы, чтобы не застонать - не от боли, а от обиды. Я здесь. На полу. Потому что мой отец - ничтожный алкоголик - проиграл всё и вытолкнул меня в нищету.

Сейчас я живу в этой маленькой, душной двухкомнатной квартире, где ютятся трое детей и трое взрослых. Моя сестра с мужем спят в спальне, а дети - в соседней комнате. Для меня осталась только кухня и кусок одеяла, на котором я скручивалась, как животное, прячась от тараканов.

Я медленно поднялась, зарычав от боли, и с усилием вытянула шею, пытаясь снять напряжение. Головокружение не проходило. Пошатываясь, я пошла в ванную, умыться холодной, как лёд, водой - горячую я не видела уже больше трёх месяцев. Моё отражение в зеркале заставило меня на миг замереть. Спутанные светлые волосы свисали на лицо, как солома. Под глазами - тени и отёки, глаза - зелёные, но потухшие, выцветшие от слёз, бессонных ночей и отчаяния. Я провела пальцами по щеке, вздохнула и тихо прошептала себе:

- Соберись. Ты справишься. Ты всегда справлялась.

Я привела себя в порядок насколько смогла: пригладила волосы, расправила мятое платье и пошла искать еду. Холодильник встретил меня пустотой и жирной липкой поверхностью. Дешёвая водка была - еды нет. Как всегда. Я почувствовала, как во мне закипает злость, но сдержалась. Нашла кусок черствого хлеба, яйцо - и начала готовить тосты, обмакивая ломтики в яйцо и кидая на сковородку.

Первой проснулась Алина. Её голосок - мягкий, ещё сонный - окутал меня теплом. Я обернулась и увидела, как она в своей потёртой розовой пижаме с растрёпанными светлыми волосами стоит в дверях. Её голубые глаза смотрели на меня с такой невинностью, что в груди что-то сжалось.

- Доброе утро, солнышко, - прошептала я, улыбаясь сквозь ком в горле.

- Доброе утро, тётя Мора, - пропищала она, улыбаясь в ответ. - Сегодня я спала лучше. Луиза не отобрала у меня одеяло.

Я рассмеялась, хотя в глазах жгло от боли.

- Я готовлю жареный хлеб с яйцом. Беги умойся, чай уже почти готов.

Я отдала Алине свою порцию - пусть ест ребёнок, я как-нибудь проживу . Её счастливая улыбка стоила больше, чем любые завтраки. Пока она ела, я неотрывно смотрела на неё, словно впитывала её чистоту, её свет. Я так люблю её... Она - всё, ради чего я ещё держусь.

Я разбудила Армана и Луизу. Отношения с ними у меня сложнее, но они тоже дети. И я тоже за них в ответе. Быстро одев Алину, я заплела ей косички и мы поспешили в садик, а потом - в парикмахерскую. Работа - моё единственное спасение.

Я опоздала на пять минут. Клиентка уже ждала, холодно глядя на меня с дивана. Я извинилась и кинулась в ванную, чтобы вымыть руки. Поздоровалась с Жасмин - коллегой - и села к первому маникюру. За одиннадцать часов я обслужила восемь клиенток, заработала 120 евро, половину которых придётся отдать начальнице. Я почти ничего не ела, только кофе. Живот сжался от боли и голода.

Я скучаю по маме... по её еде, её заботе. Хоть она и пила иногда, но дом всегда был чистый, а на плите - горячее блюдо. Мне её так не хватает... Уже три месяца, как её нет. И всё из-за отца, который, будучи пьяным, сел за руль и врезался в грузовик. Мама погибла. Он остался жив - теперь инвалид. Я ненавижу его, но всё равно оплачиваю его лечение. Такая я - глупая, ответственная. Вечно сильная.

Я купила немного продуктов и пошла домой. Эти дети не должны голодать. Оскар зарабатывает гроши, Карлота - ленивая, пьяная, не готовит, не убирает. В квартире грязно, кругом тараканы. Иногда я прячусь под одеялом не от холода - а чтобы они не ползали по моему телу. Даже вспоминать об этом тошно...

 Я вошла в квартиру ровно в девять вечера. Воздух был спертым, пропитанным смесью перегара, грязных стен и пота. Карлота и Оскар сидели за кухонным столом, лениво щёлкая семечки, бросая шелуху прямо на пол. Экран телевизора светил тусклым светом, отражая бессмысленные лица тех, кто уже давно перестал замечать реальность. Перед ними стояли бутылки - дешёвая водка, полупустая и липкая, как и вся их жизнь.

Я замерла в дверях, глядя на них с презрением, которое медленно разгорается во мне как огонь. Грудь сжималась от отвращения. Я больше не могла молчать.

- Карлота, сколько можно пить? - мой голос прорезал воздух, как нож. - Посмотри на себя! Что за помойку вы тут устроили? Живёте, как свиньи! Дети хоть ели сегодня?!

Карлота медленно повернула ко мне голову. Её лицо - опухшее, багровое, глаза покраснели от алкоголя и недосыпа, волосы - слипшиеся, грязные. Она встала с натужным усилием, качнувшись, как медленная тень. Её ночная рубашка облепляла тучное тело, и запах перегара ударил мне в нос.

- Заткнись, соплячка! - прорычала она с искажённым лицом. - Кто ты такая, чтобы учить меня?! Мы тебя приютили, а ты ещё и рот открываешь! Хочешь спать на улице? Очень просто! Собери свои тряпки и катись к чёрту!