Утраченное (16+)

С неба, прямо с неба, сыплются золотые круглые блёстки. Они медленно плывут в воздухе... Я смотрю на эти маленькие полупрозрачные чешуйки. Я, конечно, знаю, что их нельзя ни поймать, ни потрогать, ни взять в руки. Но это не плод моей фантазии,... это такие отблески солнышка, так объяснила мне мама.

Божья коровка опустилась на листочек прямо около меня. Я считаю пятнышки на её крыльях. Не успела досчитать, божья коровка улетела.

Во дворе много клевера, целый ковёр из клевера, и розово-сиреневого, и белого. А пахнет он! Восхитительно. А ещё распустились малюсенькие жёлтые лютики на тоненьких стебелёчках.

Очень люблю жёлтый цвет.

Невдалеке кудахчут, ходят курочки. Мною больше всего любима одна маленькая курочка с красно-коричневыми пёрышками. Я зову её Краснушка. Всем красивым курочкам я даю имена. Простых белых я не могу различать между собой, поэтому их я никак не называю.

Я немного посмотрела на курочек, на то, как они ищут всё что-то в травке, клюют и вертят головками вправо и влево. На улице так хорошо! И от этого как-то очень широко и привольно становится у меня внутри,... где-то в груди.

Я поворачиваюсь, расправляю складочки своего красного в белый цветочек платья. Побегу-ка я сейчас в поле! Там так же широко, как и у меня внутри, и пахнет разными цветами и травами.

И я бегу по распаханной земле, засаженной картофелем и свёклой, краем огорода, в поле.

Как шуршат травинки, касаясь друг друга под лёгким ветерком! Как сладко мне проходить по ним, поглаживая на ходу ладонями гибко гнущиеся стебли... Вдали роща. Листья деревьев шепчут что-то на ветру, и от этого в голове моей роятся чудесные картинки, сказки, волшебные сюжеты, никогда не случавшиеся или случавшиеся,... но я не знаю где и когда.

Лошадка мирно щиплет траву в поле. Красивая такая лошадка, вороная! Гладкая шёрстка блестит на солнышке! Умные глаза какие! Ветерочек шевелит её гриву... Так и хочется подойти, погладить красавицу – лошадь. Но я не рискую, ведь я не знаю её. Животное – это не шутка, не игрушка. Так бабушка говорит.

Мне захотелось есть. Так хочется сыра с хлебом. И молока. Не спеша возвращаюсь к дому. Мои красные сандалии, под цвет платья, запылились от беготни по двору и по полю. Красивенькие мои сандалики, надо вас протереть.

Ноги ниже колен местами в точках, розовых мелких точках, исколоты какой-то травой. Эти места немного щиплет.

«Поем и опять побегу в поле, соберу большой-пребольшой букет полевых цветов, поставлю в вазу в зале на огромном круглом столе. Вот будет красиво! Все смогут любоваться цветочками, нюхать их! И бабушка, и дедушка, и мама.»

Эта мысль радует меня. Я приближаюсь к дому уже вприпрыжку.

Дома сажусь за стол, бабушка гладит меня своей тёплой, шершавой рукой по голове, даёт мне хлеб. Хлеб мягкий с хрустящей корочкой. А запах у него!... Ммм... Бабушка нарезает для меня сыр. Жёлтый, гладкий, весь в круглых дырочках и местами в капельках. Я быстро складываю бутерброд из хлеба с сыром и запихиваю себе в рот.

- Жуй хорошо, - улыбаясь, говорит мне бабушка. Она тем временем наливает мне молоко из трёхлитровой банки в белую с голубой каёмкой кружку. Молоко пенится сверху, и я спешу сделать несколько глотков, пока не осела белая пузырящаяся пена.

Солнце бьёт в окно, но коротенькая кремовая занавеска приглушает слишком яркие лучи. На подоконнике греется кошка. Белая, с умными синими глазами, большая и вальяжная. Её зовут Мэри. Это я её так назвала. Мне кажется, очень красиво.

Мэри очень спокойная. Она не царапается и не убегает, как только к ней приблизишься... Так делают иногда другие кошки. Но Мэри позволяет мне таскать её на руках, сажать к себе на колени и гладить, когда мне только вздумается. Я могу тискать её за щёчки, за её красивую мордочку. А один раз я даже повязывала ей свою косынку, и Мэри почти не сопротивлялась.

Ещё Мэри отлично ловит мышей и потому её всегда пускают в дом, когда она пожелает. Бабушка хвалит её. Но, по-моему, Мэри всё равно, мне кажется, она считает себя здесь хозяйкой всего.

Когда тепло и солнечно, вот, как сейчас, она очень любит греться, сидя на окошке. Зимой и осенью, когда холодно, Мэри ловко запрыгивает на печь и лежит там, жмурясь от удовольствия. Если бабушка не видит, я целую мою Мэри прямо в её умную мордочку.

Я доедаю свой бутерброд с сыром и допиваю молоко. Бабушка обещала мне, что к вечеру испечёт вкусный пирог. Это хорошо. Пироги я обожаю, особенно бабушкины.

Смахнув крошки с подола своего платьица, я снова бегу в поле, за цветами. Добренькие ромашки, праздничные сине-фиолетовые колокольчики, голубоглазые васильки, бело-розовая кашка... Вот и готов мой букет! Крепкие стебли немного саднят ладони, но это ничего, зато какая красота!

Я посмотрела ещё немного на вороную лошадь и побежала домой.

- Бабуль, это надо поставить в вазу! – крикнула я с порога.

Бабушка так хорошо улыбается и даёт мне красивую вазу, синюю с белыми цветами на ней.

Мне нравится бабушкина улыбка. И лицо её мне очень нравится. Оно у неё ещё совсем молодое, гладкое и доброе!

Я наливаю воду в вазу и ставлю букет на большой круглый стол, как я и хотела.

Под потолком жужжит муха, и я приоткрываю окно, чтобы мушка могла вылететь.

Бабушка ходит по дому из комнаты в комнату, занимается своими «бабушкинскими» делами: стирает тряпочкой пыль с мебели, поправляет салфетки, скатерть, покрывала на кроватях и диванах, что-то перекладывает и укладывает... И всё время напевает.

У неё очень красивый голос; и я люблю песни, которые она поёт. Бабушка проходит мимо, поправляет цветочки в вазе на столе и улыбается мне своей доброй улыбкой.

Я решила почитать. Беру с полочки свою книгу «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Я недавно начала её читать, и она мне очень нравится.

Ложусь на диванчик у окна, подложив повыше под голову большую мягкую подушку, устраиваюсь поудобнее, открываю книгу на месте, где лежит закладка. Бегу глазами по строчкам и тихонько шевелю губами, проговаривая с удовольствием слова, фразы, предложения. Я уже не здесь, книга увлекает меня. Но подушка такая удобная и мягкая, цветы в вазочке так пахнут, и муха так тихо жужжит... Книга выскальзывает из моих рук... Я незаметно поворачиваюсь на бок, поджимаю колени... И сладко засыпаю.

Мне снится мама. Снится, как мы с ней бегаем по берегу голубовато-зелёного пруда, смеёмся, играем в мяч. Это всё уже было на самом деле так, или почти так... И вот теперь мне это снится.

Просыпаясь, я вижу, что солнечный свет в окнах стал уже не таким ярким, он приобрёл оттенок мёда. Значит, скоро вечер, значит, скоро услышу гудение паровоза вдали,... а потом придёт мама.

Я так жду её каждый вечер! Точно ведь знаю, что, как только начнёт темнеть, загудит паровоз, и уже через пятнадцать – двадцать минут на пороге появится мама, но всё равно всякий раз чувствую в это время какую-то необъяснимую тревогу: «А вдруг не придёт?... Не придёт сейчас мама. Не войдёт в положенное время в эту дверь». Бабушка говорит, это оттого, что у меня слишком бурное воображение, я вечно придумываю сама себе какие-нибудь страхи.

Может быть, я не знаю. Но вот, когда мама входит, я чувствую невероятное облегчение и радость: «Всё. Она дома.»

Наконец в окне темнеет небо, и на пороге комнаты появляется мама. Я вскакиваю с диванчика ей навстречу, мы обнимаемся. Одежда мамы прохладная, пахнет улицей, я прижимаюсь к ней теснее.

Моя мама очень красивая, очень! Она стройная, высокая, белокурая... У неё восхитительные глаза! И она выглядит... словно и не мама никакая вовсе, а совсем молоденькая милая девушка!

У нас нет папы. Грустно. Но у них с мамой всё как-то расстроилось, и он ушёл, почти сразу после рождения моего младшего братишки Георгия, что вечно дремлет там, в колясочке на веранде или висит на руках у бабушки, а вечером – у мамы. Он очарователен. Я очень его люблю. Меня почти никогда не заставляют и даже не просят следить за ним, наверное, именно поэтому меня совсем не раздражают его детские капризы. Когда он плачет, мне жаль его, и я целую тогда его мокрое от слёз маленькое личико.

Мама говорит ласково:

- Ларочка, дай я переоденусь, - и легонько отстраняет меня.

У меня красивое имя! Лара – это сокращение, вообще я Илария. Так назвала меня мама. У неё самой простое имя – Мария. Дома все зовут её в шутку Мур. Мне очень нравится! А мне она выбрала имя посложнее. Она говорит, это греческое имя, оно означает «тихая, радостная, ясная». Думаю, это правда. Я действительно довольно тихая. И люблю радоваться! Наверное, мне подходит это имя.

Пока мама переодевается и потом возится с моим братиком, домой возвращается дедушка. Мама работает в городе, она продаёт конфеты в огромном магазине. А дедушка строит дома в соседних деревнях и сёлах. Большую часть года, почти до самого лета, мы живём в городе с мамой, а бабушка и дедушка остаются здесь, в деревне. Дед всегда работает, а бабушка всегда дома... или приезжает в город помочь маме, сидеть с Георгом... и всё такое.

Мы с бабушкой идём вместе накрывать к ужину на стол. Пирог пахнет... сногсшибательно! Бабушка приготовила его с вишней. Объедение. Ещё на столе картошка, квашеная капуста с клюквой, ломтики варёного мяса, от которых идёт пар... и сладкие пряники, прохладная вода в большом глиняном кувшине, свежий хлеб и ароматный чай в пузатом старом чайнике.

Мы ужинаем все вместе. Дедушка уставший, но невероятно добрый. Он шутит, заставляя всех улыбаться, даже меня, хотя я иногда и не понимаю, о чём он говорит. Но я улыбаюсь от того, что все так хорошо улыбаются! Бабушка раскладывает еду по тарелкам и всегда предлагает добавки. Я уплетаю пирог. Мама ест, усадив себе на колени моего брата, он сосёт кашу из стеклянной бутылочки с резиновой соской и, как всегда, немножко мешает маме.

Вскоре наступает время ложиться спать. Я надеваю свою ночную рубашку, белую с малиновыми ягодками. Это моя любимая. С удовольствием забираюсь в свою кровать, накрываюсь пахнущим свежестью одеялом. Перед сном смотрю, уже лёжа, в окошко на качающиеся веточки, на плывущий в темноте месяц, здесь, в деревне, он всегда ярче, чем в городе. Я слушаю, как где-то далеко шумят, проезжая по асфальту, колёса машин... И глаза мои начинают слипаться. Мама заходит поцеловать меня и всегда говорит что-нибудь смешное:

- Спи, Ларчик – ягуарчик.

Или:

- Ларочка – цесарочка, съела два огарочка.

Или ещё что-то в этом роде.

Я хихикаю и спорю, что я, мол, не ягуарчик и не цесарочка, и никаких огарочков я не ела.

Потом заходит дедушка. Он пахнет табаком и деревом. Я обнимаю его крепко за шею, и он целует меня в волосы или в лоб.

Последней всегда заходит перед сном бабуля, тоже уже в ночной рубашке, похожей на мою, только без ягодок. Она что-то шепчет там про Бога, крестит меня и потом целует в обе щёчки.

После бабушки я уже быстро засыпаю, проваливаюсь в сон, как в пышную перину... И сплю долго-долго, пока солнце уже не будет совсем высоко.