Ведение дневника не спасает от одиночества. Не спасает и от тёмных опасных глубин разума. Главная героиня, Соня, ищет любовь - раз и навсегда. Ищет по особым приметам. Что говорят о нас родинки? Помогут ли они Соне найти родственную душу?
Глава 1 Ася
Дорогой дневник. Пишу эти строки в ужасном душевном расстройстве. Пачкаю страницы слезами.
Ужас!
Всё кончено. Между нами. Между мной и милой моей болезненной девочкой.
А я никому-никому не говорила о ней. Даже Димке. Он бы наверняка, с башни старшего брата, заговорил о неправильности подобных чувств. А я бы процедила не без злобы: «Разве чувства могут быть неправильными?»
Ася была кем-то вроде типичной неудачницы. Она носила огромную куртку с кучей карманов, в правом внутреннем, лежала записная книжка, куда она рисовала лица людей из электричек, в наружном, уже не помню, каком именно, зажигалка, пачка мятного орбита и обязательно скомканный билет на поезд.
От её выкрашенных в сигнальный оранжевый волос, пахло зрелой женщиной. Мне всегда нравилось обнимать Асю. Я вспоминала о матери, втягивая в себя дым её вечернего парфюма.
Она расплакалась, когда я рассказывала ей о своём прадеде. О том, как он варил еловые иголки в тюрьме. Так она вела себя - девочка без кожи.
Нет, кожа всё-таки была. Бледная, такая же чувствительная, под кожей - куча голубых жилок. Как цветы подо льдом.
У неё висела родинка прямо под горлом. Небольшое коричневое пятнышко, которое мне всегда хотелось соскрести ногтём.
Любить Асю я так и не научила. Говорят, самые первые чувства самые яркие. Неразбавленный спирт. Клоунада. Цирк.
Вроде, весело и голова кружится от эйфории. А вроде по́том обливаешься от ужаса, и зверей жалко, испытанных огнём и бичом, и вообще - тошно. Вот-вот вывернет.
Я не училась любить Асю. Это была игра в одну сторону. Бадминтон с тенью. Делаешь вид, что тебе подают и играешь, резвишься. Пока силы есть.
Я говорила с ней о её чувствах, дарила цветы, кольца, походы в музеи, кидала к ногам себя, пыталась, выуживала из себя слова потоньше и покрасивее... Что толку?
Ася таяла у меня на руках.
- Хотя бы один кусочек, - упрашивала я её, протягивая праздничный торт.
Её порцию я уже разрушила на несколько частей поменьше. Особо жалко смотрелась кремовая розочка, смазанная одним движением.
Ася плакала. Крупные слёзы бежали по её лицу, которое я больше не узнавала, и таяли где-то на шее, там, под родинкой.
Ей исполнилось девятнадцать. Это была наша предпоследняя встреча.
При любом раскладе я знала: кто-то заберёт её у меня. Время, тление, огонь, - что-то из этого лишит меня Аси.
В последний день я мусолила карты. Влюблённые, Сила, Дьявол, Тройка мечей.
Гаданиям меня учила бабушка: наполовину цыганка. Когда её хоронили, я впервые в жизни ощутила опьянение. Водка застревала в горле, помню.
Помню, что застревали и мои слова, которые я готовила с мрачным торжеством, только для Аси. Она смотрела на меня пустыми, серыми глазами, в которые выжали травяной сок. Не слышала. Она уже меня не слышала.
Что у меня от неё осталось - бурая точка. Её родинка.